Евгений Кольцов

— Круто ты с ним!

— Мать просила, чтоб построже.

— Скажи, а зачем ты пацану эту блатату прогнал?

— Индивидуальный подход, этот иначе не понимает. А с другими по-другому.

— Слушай, ну, если не посадят, поступай на педагогический! Заочно!

— Слушай, я тут одну штуку понял, в нашем лагере все прям, как там.

— Где там?

— На зоне. Администрация, режим, запретка, авторитеты, шныри и стукачи. А мы с тобой вертухаи получаемся. Я теперь Вышкина в чем-то понимаю. Ну и на кой тогда когти рвать? Променять одну клетку на другую? Сенека в таком случае сказал бы так: «Весь мир тюрьма, но разного режима».

— Ты к чему клонишь? Че, вернуться хочешь?

— Ни черта ты не понял. Ты вот про свободу твердил, а где она? Есть только то, что ты сам для себя выбрал.

— У меня мать в больнице. Кроме меня помочь некому. Я тебя, как человека прошу.

— Как вы меня блатные!..

— Тихо, тихо!

— Мама, мама... Всё на жалость давите. Мама... Когда в тюрьму садился, о матери думал?

— Да успокойся, нас никто не узнает. Не, а чего? Мы ментовскую форму наденем и всё.

— Не ментовскую! А форму сотрудников внутренних дел. И она у нас одна.

— Японцы — это тема! Всё, Кольцов. Мы в Питере!

— Какая тема, что ты мелешь?

— Японский театр! Хананамити — там все действие происходит на кладбище!

— Ага, хорошо, не в морге.

Витя, опомнись. Ты не вожатый. Ты блатной, Витя. Блатной.

— Слушай, а у тебя, по-моему, дочка есть?

— И чё?

— Ну, как ты ее воспитывал?

— Ну, на коляске катал. Сказки рассказывал.

— Хорошо. А потом?

— А потом... Дружков твоих ловил!

— Ну, а чего жена?

— Жена ушла.

— И это называется — был на воле.

— Кольцов, твоя очередь парашу выносить.

— Порядочные люди сначала желают доброго утра.

— Кольцов! Ну где подельник твой?

— Он ушел!

— Куда он ушел?

— Он ушел дорогой цветов...

— От нас еще никто не уходил!

— А хотите водочки? У меня есть про запас.

— Не пью.

— Мальвина Петровна, лучше пива.

— Пива нет — здесь дети!