Милые кости

Когда на тебя обрушивается насилие, думаешь только о том, чтобы спастись. Но, дойдя до последней черты, когда жизнь уплывает, словно лодка от берега, начинаешь хвататься за смерть, как за спасательный трос, в котором и есть твоё избавление: ты просто уцепись покрепче и дай унести себя далеко-далеко от того места.

Потом он без конца вынимал эти фотографии, и каждый раз у него в душе поднималось странное чувство. Ему никак не удавалось разобрать, что же это такое. Заторможенность долго не позволяла дать этому название. И только в последнее время стало ясно: он снова полюбил.

У него не укладывалось в голове, что двое людей, которые связаны узами брака и ни на день не расстаются, способны забыть внешность друг друга, но если бы его хорошенько потрясти, он бы именно так и сказал. Ключом послужили два последних кадра. Он тогда приехал с работы, и Холидей захлебнулся лаем, услышав, как машина въезжает в гараж, а мне нужно было удержать маму на месте.

— Он и без тебя выйдет, — говорила я. — Не двигайся.

И она не двигалась. В занятиях фотографией мне, помимо всего прочего, нравилось командовать людьми, особенно родителями, когда на них нацелен объектив.

Краем глаза я видела, как папа вышел через боковую дверь во двор. У него в руке был тонкий портфель, в который мы с Линдси когда-то давно сунули нос, но не нашли ничего интересного, только пропотели от страха. Прежде чем отец опустил портфель на пол, я успела в последний раз снять маму в одиночестве. Её взгляд уже выдавал беспокойство и смущение, она будто погрузилась в пучину, а всплывая, примерила какую-то маску. На следующей фотографии эта маска частично скрыла её лицо, а на самом последнем снимке, где папа слегка наклонился для поцелуя в щёку, маска уже сидела, как влитая.

— Неужели это моя вина? — спрашивал он у её изображения, разложив снимки в ряд. — Как это случилось?»

А с Рэем всё было по-другому. Их поцелуи, объятия и ранние ласки остались для неё музейными ценностями, которые память хранила под стеклянным колпаком.

Как-то раз она сказала молоденькой девушке, с которой они вместе работали по субботам в дегустационном баре, что в отношениях между мужчиной и женщиной кто-то один всегда оказывается сильнее другого.

— Это не означает, что слабый не любит сильного, — сказала она, ища понимания.

Напарница вылупилась на неё, как баран на новые ворота. Но для мамы было важно то, что она сама, произнеся это вслух, узнала в себе того, кто слабее. От этого открытия у неё потемнело перед глазами. Почему же она всегда считала, что всё наоборот?

Куда впитался алкоголь, там черная ткань становилась еще чернее. Это наблюдение показалось ей интересным; она даже записала в дневнике: «Спиртное действует на текстиль точно так же, как на человека».

Если верить Френни, перед смертью почти все твердят «УМОЛЯЮ».

... Я отметила про себя одну из возможностей, которое дает небо. У меня появилось право выбора, и я предпочла сохранить в сердце нашу семью целиком.

Со времени моей смерти он вступал в каждый новый день, как на минное поле. Но, положа руку на сердце, день моей панихиды обещал быть не самым худшим.

Все посмеивались, когда Линдси при такой жизни забеременела. — То-то я смотрю, тебя так разнесло, — посмеивался Бакли.

У неё была кожа лунного цвета и глаза океаны. А внутри – опустошенность, крах, отчаяние.