Бесы

Друг мой, до сих пор я только любил тебя, теперь уважаю.

Гениального человека я люблю несколько глупым. Уж не гений ли он какой у них в самом деле, черт его, впрочем дери.

…для меня все-таки остаётся нерешенный вопрос: каким образом пустую, то есть обыкновенную, толпу просителей — правда, в семьдесят человек — так-таки с первого приёма, с первого шагу обратили в бунт, угрожавший потрясением основ?

Знаете ли, сколько мы одними готовыми идейками возьмем? Я поехал — свирепствовал тезис, что преступление есть помешательство; приезжаю — и уже преступление не помешательство, а именно здравый-то смысл и есть, почти долг, по крайней мере, благородный протест.

Ну и, наконец, самая главная сила — цемент, всё связующий, — это стыд собственного мнения. Вот это так сила! И кто это работал, кто этот «миленький» трудился, что ни одной-то собственной идеи не осталось ни у кого в голове! За стыд почитают.

На нас ответственность, а в результате мы так же служим общему делу, как и вы. Мы только сдерживаем то, что вы расшатываете, и то, что без нас расползлось бы в разные стороны. Мы вам не враги, отнюдь нет, мы вам говорим: идите вперёд, прогрессируйте, даже расшатывайте, то есть всё старое, подлежащие переделке; но мы вас, когда надо, и сдержим в необходимых пределах и тем вас же спасём от самих себя, потому что без нас вы бы только расколыхали Россию, лишив её приличного вида, а наша задача в том и состоит, чтобы заботиться о приличном виде.

Сочините-ка вашу физиономию, Ставрогин; я всегда сочиняю, когда к ним вхожу. Побольше мрачности, и только, больше ничего не надо; очень нехитрая вещь.

Чего вы смеётесь, и так злобно? Не пугайте меня. Я теперь как ребёнок, меня можно до смерти испугать одною вот такою улыбкой.

Наступило что-то развесёлое, легкое, не скажу чтобы всегда приятное. В моде был некоторый беспорядок умов.