Зинаида Николаевна Гиппиус

Падающие, падающие линии…

Женская душа бессознательна,

Много ли нужно ей?

Будьте же, как буду отныне я,

К женщине тихо-внимательны,

И ласковей, и нежней.

Женская душа — пустынная.

Знает ли, какая холодная,

Знает ли, как груба?

Утешайте же душу невинную,

Обманите, что она свободная…

Все равно она будет раба.

С моей душой, безумной и мятежной,

С душою говорю.

И если боль ее земная мучит —

Она должна молчать.

Ее заря небесная научит

Безмолвно умирать.

Освещена последняя сосна.

Под нею темный кряж пушится.

Сейчас погаснет и она.

День конченый — не повторится.

День кончился. Что было в нём?

Не знаю, пролетел, как птица.

Он был обыкновенным днём,

А всё-таки — не повторится.

Ведь топчут сейчас где-то первую травку,

Ведь мылят сейчас для кого-то удавку,

Ведь кто-то сидит над предсмертным письмом —

А мы о любви небывалой поем,

О робких балконах, о каплях дождевных,

О сладких мечтаньях, бессильно-безгневных.

Довольно! Иду...

Нет, стары мы духом и слабы мы телом

И людям не можем, ни словом, ни делом,

Помочь разорвать их проклятую сеть.

Тяжки иные тропы...

Жизнь ударяет хлестко...

Чьи-то глаза из толпы

Взглянули так жестко.

Кто ты, усталый, злой,

Путник печальный?

Друг ли грядущий мой?

Враг ли мой дальный?

В общий мы замкнуты круг

Боли, тоски и заботы...

Верю я, всё ж ты мне друг,

Хоть и не знаю, — кто ты...

И за правду мою не боюсь никогда,

Ибо верю в хотенье.

И греха не боюсь, ни обид, ни труда...

Для греха — есть прощенье.

И сегодня – такое голое, такое слишком личное во мне страдание.

Переживем, решим – в безмолвии.

О, зачем ты меня тревожишь?

Мне твоего не дано пути.

Ты для меня ничего не можешь:

Того, кого нет, — нельзя спасти.

Мне мило отвлеченное:

Им жизнь я создаю...

Я всё уединенное,

Неявное люблю.

Я — раб моих таинственных,

Необычайных снов...

Но для речей единственных

Не знаю здешних слов…

Сожму я в узел нить

Меж сердцем и сознаньем.

Хочу разъединить

Себя с моим страданьем.

И будет кровь не течь —

Ползти, сквозь узел, глухо.

И будет сердца речь

Невнятною для духа.