Александр Розенбаум

А мы идем совсем не так, как дома, где нет войны и всё давно знакомо,

Где трупы видят раз в году пилоты, где с облаков не «валят» вертолеты,

И мы идем, от гнева стиснув зубы, сухие водкой смачивая губы,

Идут из Пакистана караваны, а значит, есть работа для «Тюльпана»,

А, значит, есть работа для «Тюльпана»...

Самая передовая, образцовая, лихая -

Первая гвардейская подстанция.

Доктор Бун и Альперович,

Регельман, Гильгоф, и Н. Львович,

Гур-Арье, Симуни, Лехцер с Рохманом...

Что не лекарь — то еврей:

Штильбанс, Зусес и Палей,

Розенбаум, Шноль и Коган с Гофманом.

Светофоры, дайте визу, едет «скорая» на вызов.

Кто-то на Пушкарской задыхается,

Есть тревога на лице, есть магнезия в шприце,

Щас она там быстро оклемается.

Это не для развлечения, эффективней нет лечения,

Чем её подслойное введение.

После десяти кубов если ты не стал здоров,

Значит, это недоразумение.

Прилетаем, открывает, голосит: «Я умираю,

Вас дождёшься, раньше в гроб уляжешься».

Срочно в жилу димедрол, в рот привычно валидол!

«Доктор, мне, уж, лучше, Вам не кажется?»

Налетела грусть,

Что ж, пойду пройдусь, мне её делить не с кем.

И зеленью аллей,

В пухе тополей, я иду землёй Невской.

Может, скажет кто: «Климат здесь не тот».

А мне нужна твоя сырость.

Здесь я стал мудрей, и с городом дождей,

Мы мазаны одним миром.

Громом сотен стволов салютует мне база,

Обознались, наверно, я ведь шёл, как овца.

В море я за врагом не погнался ни разу

И в жестоком сраженье не стоял до конца.

Кто спасёт мою честь? Кто их кровью умоет?

Командир, я прошу, загляни мне в глаза.

И сказал он в ответ: «Ты — корабль конвоя.

Мы дошли, значит, этим ты всё доказал!»

Хочу я жить, среди каналов и мостов,

И выходить с тобой, Нева, из берегов.

Хочу летать, я белой чайкой по утрам,

И не дышать над Вашим чудом, Монферран.

Хочу хранить, историю страны своей,

Хочу открыть, Михайлов замок для людей.

Хочу придать, домам знакомый с детства вид,

Мечтаю снять леса со Спаса на Крови.

Третьи сутки идём.

Солнце палубу греет.

Не поход боевой, а шикарный круиз.

И расслабился транспорт, навалился на леер,

Что с гражданских возьмёшь? Только я не турист.

Я-то знаю, чего тишина эта стоит,

Я готов каждый миг опознать их дозор.

Аппараты на «товсь!», я — корабль конвоя,

Я-то знаю, что значит подставить свой борт.

Ну, накаркал: «Полундра!»,

Выдал пеленг акустик.

Чуть правее по курсу шум винтов взрезал ночь.

Веселее, ребята, не давай волю грусти,

Ждал я этой минуты и смогу вам помочь!

Мы догоним её. Но зачем? Что такое?

Почему «стоп, машина!», и я в дрейфе лежу?

Почему я не волен?... Почему я в конвое?..

Почему сам себе я не принадлежу...

Но, снимая фрак,

Детище Петра гордость не швырнёт в море.

День гудком зовёт Кировский завод,

Он дворцам своим корень.

Хочу воспеть, я город свой мастеровой,

Хочу успеть, покуда в силе и живой,

Хочу смотреть с разбитых Пулковских высот,

Как ты живёшь, как ты живешь, врагом не сломленный народ.

Впереди океан...

Командир мой спокоен -

Безрассудство и риск у него не в чести.

Позади караван,

Я — корабль конвоя,

И обязан свой транспорт домой довести.

А мне тесно в строю, и мне хочется боя,

Я от бака до юта в лихорадке дрожу.

Но приказ есть приказ: я — корабль конвоя.

Это значит, себе я не принадлежу.

Не буди, атаман, есаула верного.

Он от смерти тебя, спас в лихом бою,

Да ещё сотню раз, сбережёт, наверное.

Не буди, атаман, ты судьбу свою.

Полыхнули кусты Иван-чаем розовым,

Да со скошенных трав, тянется туман.

Задремал под ольхой, есаул на роздыхе.

Не буди своего друга, атаман.