Маркус Зусак

Тосковать по Пенни было тяжело.

Но мы хотя бы знали, что с этим делать: красота смерти – она окончательна.

– Все хорошо, – сказал ему Клэй. – Уже утихло…

Но Клэй лучше кого бы то ни было знал: есть вещи, которые никогда не уходят.

Когда вокруг тебя разваливается громадная система, не совать нос не в свое дело поможет разве что прожить дольше, но не уцелеть.

– Что вообще с тобой такое? Почему ты такой…

– Какой такой? Ну какой?

Такой долбанутый.

Жаргон молодых в любой стране.

Слова между ними будто рана.

…Великие сущности могут взяться откуда угодно.

Это был великий конь… И идеальная судьба: мы не любили бы его так, если бы он не умер.

Писать всегда трудно, но легче, если есть что сказать.

– Я был умереть готов, лишь бы когда-нибудь достичь таких высот, как Давид – хотя бы на миг.

Он заглянул в глаза мальчишки напротив.

– Но я знаю, знаю…

Клэй ответил.

Его слова больно ударили обоих, но он должен был их произнести.

– Мы живем жизнью Рабов.

Жили в квартире на третьем этаже.

В квартале, неотличимом от других.

Издалека это была светящаяся точка в бетонном Голиафе.

Вблизи – бедность, но закрытая от всех.

…То, что мы держим при себе, мы тщательнее всего прячем от родителей.