Ты, наверно, нарочно красишь краской порочной лицо.
Обожжешься — смеешься, вот удача, в конце-то концов.
Прочь фонарь гонит утро, повезло хоть ему-то,
Он поймал тебя красным кольцом.
Ты, наверно, нарочно красишь краской порочной лицо!
Ты, наверно, нарочно красишь краской порочной лицо.
Обожжешься — смеешься, вот удача, в конце-то концов.
Прочь фонарь гонит утро, повезло хоть ему-то,
Он поймал тебя красным кольцом.
Ты, наверно, нарочно красишь краской порочной лицо!
Ты сломала мне моську!
Веселое выражение лица постепенно отражается и на внутреннем мире.
Почему артисты, пусть даже и посредственные, всегда пользовались таким уважением и восхищением? Уж всяко не из-за таланта… Просто люди, часто видя одни и те же лица, со временем начинают считать их «своими». Своими близкими, друзьями, максимум – знакомыми. А уж если изображаемые ими переживания нам близки, то они становятся роднее родственников.
Талантами мы восхищаемся, перед талантами мы преклоняемся, но талант – это своего рода барьер, отделяющий носителя от всего остального мира. А близкому другу можно простить его несовершенства, в том числе и отсутствие таланта.
Просто небо стаканом пью,
Вот и шатает слегка.
— Почему? Почему ты остановил меня? Я видел, как ты смотрел со скалы, я знаю, что ты думал! У тебя есть все — жена, которая тебя любит, ребенок. А ты все равно не хочешь быть с ними! Когда на тебя надели петлю и ты умирал, что ты видел? Что ты видел во тьме? Что ты видел!? Скажи мне, что ты видел!?
— Я видел лицо своей жены.
— Значит, сбежать нельзя? Даже умирая, я буду видеть ее лицо?
Я изменяюсь каждый день и благодарна каждой морщинке, что есть на моем лице.
Даже в лучшее время по лицу опекуна нельзя было ничего прочесть. Сейчас же оно превратилось в книгу, написанную на давно забытом языке немыслимым алфавитом.
Как и зачем люди читают газеты — неведомо, а вот прятаться за ними действительно удобно. Думаю, для того и был изобретен газетный формат, чтобы всякий человек мог скрыть лицо в общественном месте.
У девчонок всё можно узнать по лицу — выдержки у них никакой.
Я не могу этот город любить,
Пусть будет сердце из чистого льда,
И то, что зовут они кровью, только вода.