— Какого ***, Кенни?
— Ли, всё в порядке.
— Нет, Кен, ничего не в порядке.
— Это то, что я должен сделать. И ты знаешь это.
— Какого ***, Кенни?
— Ли, всё в порядке.
— Нет, Кен, ничего не в порядке.
— Это то, что я должен сделать. И ты знаешь это.
Ты хоть знаешь, каково это, — когда тебя избивают до полусмерти? Умиротворение. Я чувствовал умиротворение. Меня будто куда-то унесло, и я наблюдал за происходящим со стороны. А потом я очнулся, и ничего не изменилось. Я чувствую унижение, каждый день. Дак. Катя. Сарита. Ни мира. Ни покоя. Удары продолжают поступать.
Когда рождается младенец, то с ним рождается и жизнь, и смерть.
И около колыбельки тенью стоит и гроб, в том самом отдалении, как это будет. Уходом, гигиеною, благоразумием, «хорошим поведением за всю жизнь» — лишь немногим, немногими годами, в пределах десятилетия и меньше ещё, — ему удастся удлинить жизнь. Не говорю о случайностях, как война, рана, «убили», «утонул», случай. Но вообще — «гробик уже вон он, стоит», вблизи или далеко.
Человек может быть одинок, несмотря на любовь многих, если никто не считает его самым любимым.
После Гоголя, Некрасова и Щедрина совершенно невозможен никакой энтузиазм в России. Мог быть только энтузиазм к разрушению России. Да, если вы станете, захлёбываясь в восторге, цитировать на каждом шагу гнусные типы и прибауточки Щедрина и ругать каждого служащего человека на Руси, в родине, — да и всей ей предрекать провал и проклятие на каждом месте и в каждом часе, то вас тогда назовут «идеалистом-писателем», который пишет «кровью сердца и соком нервов»... Что делать в этом бедламе, как не... скрестив руки — смотреть и ждать.