Жизнь по Джейн Остин (The Jane Austen Book Club)

Другие цитаты по теме

Мы должны видеть не отсутствие страсти, а контроль над ней, устойчивость.

Из всех изобретений и открытий в науке и искусствах, из всех великих последствий удивительного развития техники на первом месте стоит книгопечатание.

Писатель оставляет после себя не то, что он хотел написать, а то, что он написал.

Что может быть прекрасней старых друзей, старых книг, старого вина и молодых женщин?

К заветной истине дороги

Порой теряются во мгле,

Но я, себе сбивая ноги,

Искала правды на земле.

Казалось, нет простых решений,

И мир молчание хранил,

Но из рскрытой книги гений

Со мной так просто говорил:

«Как человеку жить иначе,

Несправедливости назло?

Сначала, может быть, поплачем,

А после веруем в добро».

Поэт писал. Врал, врал в каждую строку. А может быть, не врал, может быть, скорлупа в нем треснула, и вылупился слепой бог, способный видеть только чужими глазами. И бог внутри созидал, подчиняясь законам сохранения энергии. Поэт писал, а в уголках губ все отчетливей проступала энтропия, все тяжелее становились руки, все более ненужным чувствовалось собственное тело, ограничивающее алчущий разум, пожелавший охватить вселенную. Но из каждого штриха распада и разложения рождался костяк нового мира, молодого и сильного. А потом поэт упал. Даже не упал, сполз, скатился на пол легким, почти невесомым ворохом и затих. В комнате пахло настоящим.

– Вот почему нельзя читать за едой, – строго бубнил себе под нос Закладкин. – Грязь и пятна, слова разбегаются, строчки пропадают! Ведь книга – лучший друг человека, а разве на друга кладут бутерброд или проливают чай?

Читать хорошие книги полезно потому, что они не дают нам стать «истинно современными людьми».

Становясь «современными», мы приковываем себя к последнему предрассудку; так, потратив последние деньги на модную шляпу, мы обрекаем себя на старомодность. Дорога столетий усеяна трупами «истинно современных людей».

У меня нет воображения. Я говорю это совершенно серьёзно. Я не умею выдумывать. Я должен знать всё до последней прожилки, иначе я ничего не смогу написать. На моём щите вырезан девиз: «Подлинность!» Поэтому я так медленно и мало пишу. Мне очень трудно. После каждого рассказа я старею на несколько лет. Какое там к чёрту моцартианство, веселье над рукописью и легкий бег воображения! Я где-то написал, что быстро старею от астмы, от непонятного недуга, заложенного в моё хилое тело ещё в детстве. Всё это — враньё! Когда я пишу самый маленький рассказ, то всё равно работаю над ним, как землекоп, как грабарь, которому в одиночку нужно срыть до основания Эверест. Начиная работу, я всегда думаю, что она мне не по силам. Бывает даже, что я плачу от усталости. У меня от этой работы болят все кровеносные сосуды. Судорога дергает сердце, если не выходит какая-нибудь фраза. А как часто они не выходят, эти проклятые фразы!

Телевидение и газеты служили подобием связи с современностью, но они давно уже ее не интересовали и она нашла прибежище в книгах из библиотеки.