Душа входит в младенца с первым вздохом.
Душа ребенка — чистая доска.
По ней сперва родители ходили,
А после — воспитатели следили...
Непонятая взрослыми тоска,
Затасканная нормами житейства,
Мальчишку развращала в старика.
И чья-то недалекая рука
Премудростям учила фарисейства.
Ребенок рос и жгла его тоска,
Ломал с досады пахнущую ветку
И все грозился мир привлечь к ответу
И что-то первозданное искал...
— Это дитя было особенным, правда?
Я промолчала. Наверное, он говорит это всем.
— Среди нас, смотрителей могил, уже давно живет легенда про ежевику. Она выбирает души, чтобы их охранять. Особенные души.
И действительно, казалось, что листики ежевики прикасались к надгробию, словно обнимая его.
— Удивительно, как метель не уничтожила этот маленький побег. Особенный.
Вопрос: Так как соединение духа с телом бывает полным только после рождения, то можно ли считать, что зародыш не имеет души?
Ответ: Дух, который должен одушевить его, существует некоторым образом вне его; следовательно, строго говоря, он не имеет души, потому что воплощение ещё не совершилось; но он связан с душой, которая должна его одушевить.
Вот ребёнок — такой невинный, свободный, такой чистый, а потом он взрослеет и его душа наполняется печалью и всякими фобиями.
Рассеянный свет далекого уличного фонаря, проникавший сквозь ветровое стекло, едва обрисовывал ее тонкие черты, – одинокий луч в темном провале между двумя грязными многоквартирными домами.
Когда Вы видите чью-то душу, отраженную в глазах, это — красота. Моя подруга однажды спросила меня: «Когда мне будет 50 и кожа сморщится, ты все еще будешь думать, что я красива?». Я ответил: «Даже сильнее прежнего, потому что в каждой морщине я буду видеть жизнь, которую я разделил с тобой. Каждая морщина будет доказательством детей, которых мы родили и моментов, которые мы накопили в наших жизнях».
Да, благодаря этому чудесному спасению в подвале, я заново научился волшебству. Я продолжал слушать мамины истории на ночь, но уже заказывал сны себе сам, проживая в них другую реальность. И когда сказка прорывалась из сна в мой день, я уже умел многое. Например, собирал золотую пыльцу с осенних кленовых листьев и переплавлял ее в золото. Все новые монетки я старательно начищал пастой ГОИ и любовался отблесками фантазии, превратившей обычные копеечные медяки в золотые дублоны, сложенные в пиратский сундук. Тысяча чертей и бочонок рома! Мне было весело, когда сундук — пустой коробочек от спичек, — наполнялся монетами. О, какая это была радость! Приходил черед новой сказки, окрашенной в золотисто-рыжие тона. Осень была в любое время года, потому что все золотое было неразменным богатством внутри меня. И это богатство никто не мог отнять — так же, как невозможно отнять у ребенка мечты или у взрослого желание быть счастливым. В любом возрасте можно быть волшебником. Взрослому для этого нужно хотя бы на время превратиться в ребенка, а ребенку — не пускать в себя «взрослые» страхи. Взрослые часто бояться освобождения от тревог, порожденных житейской суетой. Эти тревоги сдавливают бесконечную душу, загоняют ее в клетку — пусть даже из чистого золота, — заставляют страдать, но постепенно душа привыкает к неволе, как птичка к своей клетке. Привыкает к клетке и душа. И когда ее выпускают на волю, она боится сделать первый шаг. Свобода ей кажется клеткой, а тюремная клеть свободой. Взрослому труднее стать волшебником. Почти невозможно. Только в очищенное сердце может явиться этот дар.
Cлайд с цитатой