Юрий Меркеев. Золотая Эльза

Да, благодаря этому чудесному спасению в подвале, я заново научился волшебству. Я продолжал слушать мамины истории на ночь, но уже заказывал сны себе сам, проживая в них другую реальность. И когда сказка прорывалась из сна в мой день, я уже умел многое. Например, собирал золотую пыльцу с осенних кленовых листьев и переплавлял ее в золото. Все новые монетки я старательно начищал пастой ГОИ и любовался отблесками фантазии, превратившей обычные копеечные медяки в золотые дублоны, сложенные в пиратский сундук. Тысяча чертей и бочонок рома! Мне было весело, когда сундук — пустой коробочек от спичек, — наполнялся монетами. О, какая это была радость! Приходил черед новой сказки, окрашенной в золотисто-рыжие тона. Осень была в любое время года, потому что все золотое было неразменным богатством внутри меня. И это богатство никто не мог отнять — так же, как невозможно отнять у ребенка мечты или у взрослого желание быть счастливым. В любом возрасте можно быть волшебником. Взрослому для этого нужно хотя бы на время превратиться в ребенка, а ребенку — не пускать в себя «взрослые» страхи. Взрослые часто бояться освобождения от тревог, порожденных житейской суетой. Эти тревоги сдавливают бесконечную душу, загоняют ее в клетку — пусть даже из чистого золота, — заставляют страдать, но постепенно душа привыкает к неволе, как птичка к своей клетке. Привыкает к клетке и душа. И когда ее выпускают на волю, она боится сделать первый шаг. Свобода ей кажется клеткой, а тюремная клеть свободой. Взрослому труднее стать волшебником. Почти невозможно. Только в очищенное сердце может явиться этот дар.

Другие цитаты по теме

Только с ребенком нам предоставляется шанс вернуться в волшебный мир: перечитать сказки, пересмотреть детские фильмы и увидеть мир в ярких оттенках.

Какой бы трудной и даже трагичной ни была жизнь ребенка, он всё равно радуется ей и постоянно находит поводы для радости. Возможно, потому, что ему пока не с чем сравнить, он ещё не знает, что может быть как-то иначе. Но, скорее всего, всё-таки потому, что детская душа ещё не успела зачерстветь, покрыться защитным панцирем — и более открыта добру и свету, чем взрослая.

Путь к моим сокровищам лежал через длинный узкий коридор на кухню. В кухонном столе в выдвижной ячейке с вилками и ножами я придумал место для хранения сундука с золотыми дублонами — спичечного коробка, набитого копеечками. По воскресным утрам, когда все спали, я вытаскивал свою сокровищницу, перебирал монетки, пересчитывал, начищал потускневшие дублоны кусочком войлока, прятал их обратно, и, довольный, возвращался в комнату. В эти минуты я был мудрым алхимиком, проникшим во все тайны превращения вещества. Философский камень лежал у меня в «секрете». Внешне он напоминал кусочек красного янтаря. На деле был застывшими слезами сестер Фаэтона, разбившегося на огненной колеснице бога Солнца. Это произошло миллион лет назад, но я уже мог видеть сквозь время… Теперь крохотный кусочек застывшей слезы был моим талисманом и философским камнем, из которого я извлекал тайны и любовался ими. Красная тинктура, великий эликсир. В нем было все, из чего творятся самые искусные сказки. Черная алхимия взрослых стала львом и попыталась проглотить солнце. Лев подавился им, и за дело превращения вещества взялись маленькие волшебники, таинственные алхимики. Иногда я доставал кусочек янтаря из «секрета», подходил к окну, глядел через него на солнце, и тысячи огненных стрелок пробуждали мою фантазию. Мысли — обрадованные солнцу живые существа — начинали танцевать в хороводе веселья. Я видел их, понимал каждую, иногда вступал в хоровод, чтобы впоследствии выскользнуть омытым волшебством. Вечный эликсир фантазии, таинство золотых нитей, из которых плетутся сказки.

А когда я прикасался красным янтарем к золотистой шерстке моей Эльзы, происходило явное чудо: камень наполнялся внутренним светом, становился горячим, как кусочек солнца. Начинал светиться во тьме, а волшебная принцесса, кочующая в разных реальностях, преображалась. От шерстки ее сыпались искры. Сама она изгибалась таинственно, и передо мной… перед моим мысленным взором всплывало видение: тонкая, воздушная, зеленоглазая девушка с роскошными кудрями цвета желто-красного янтаря улыбается мне сквозь пространство и время. Две тайны, две волшебные стихии соприкасались и рождали чудо. Я скрывал это чудо от всех, боялся причинить ему разорение от чужих взглядов и насмешек. Только мир взрослых с непроглядной тьмой и страхом свободы мог смеяться над чудом. Ребенок купался в нем, как в неге. Очищался сказкой, в которой был свет. И разве можно было приоткрыть этот свет перед отрицателями света и чуда? Разве можно было подвергнуть испытанию темнотой саму нежность, которая не могла существовать в атмосфере подвального мрака, задыхалась и погибала во мгле, если не ускользала к источнику света? Мир взрослых сказок был суров.

(Золотая Эльза — детство волшебника)

Когда входишь в подвал с дневного света, то в первое мгновение чудится, будто проваливаешься в черный колодец. Не видно ни зги. Проходишь несколько шагов на ощупь по стеночке, а стена холодная, кирпичная, с вековыми выбоинами и щербинками, покрытыми какой-то слизью. И, кажется, что спускаешься не в подвал, а в самый ад, в котором живут черти и привидения. Страха нет, но поджилки трясутся, потому что не знаешь, что тебя ожидает впереди. Греет лишь понимание, что у тебя есть одна спичка, которую можно зажечь в самый критический момент. И волшебство, которое не оставит тебя в тяжелые мгновения.

Две-три минуты глаза привыкают к темноте, и становится не так страшно. Иногда сразу мерещатся видимые очертания прохода. Вероятно, это какой-то самообман, внушение, а может быть, и в самом деле от сильного нервного напряжения включается тот самый желанный кошачий глаз, — объяснить трудно. Велико желание что-то увидеть. А когда велико желание, помогает волшебство. Можно и на время стать подвальным котом, не только благородным разбойником или мудрым алхимиком. Можно переплавить страх в магию, заставить его работать на себя.

Кто может узнать, что происходит в детской душе?

Нет ничего обиднее в детстве, чем когда взрослые смеются над твоими переживаниями.

На свете мало вещей важнее, чем стать частью детства своих детей. Какой смысл взбираться по ступенькам успеха, если ты пропустил первые ступеньки жизни своих собственных детей? Что за удовольствие иметь самый большой дом в округе, если ты не удосужился найти время для создания очага?

В детстве человек счастлив, как сейчас говорят, по умолчанию. По природе своей ребёнок — существо, предрасположенное к счастью.