Пусть скучен затянувшийся роман,
Читай себя. Спокойно. Беспристрастно.
Над Вечностью мгновения не властны.
Не береди покой уснувших ран.
Пусть скучен затянувшийся роман,
Читай себя. Спокойно. Беспристрастно.
Над Вечностью мгновения не властны.
Не береди покой уснувших ран.
Кому-то я кажусь глупее, чем на самом деле, кому-то – умнее. Мне же самому от этого – ни жарко, ни холодно. Ведь образец для сравнения – какой я на самом деле – тоже всего лишь фантазия, отблеск моего же представления о себе.
Когда я вижу в зеркале собственное лицо, я пугаюсь; когда же я вижу, как выглядят окружающие, я успокаиваюсь.
Человек прежде всего должен познать самого себя. И ужаснуться. А потом простить себя — чтобы жить дальше; только тогда он сможет стать хорошим руководителем.
Несчастливые школьные годы пробудили у Филипа страсть к самоанализу; этот порок, въедливый, как наркомания, завладел им, и он стал беспощаден в оценке собственных чувств.
Мы оглушаем этот мир
Своими хлёсткими шагами.
Все лучшие – в колонне с нами,
Других объявим не людьми.
Мы выжигаем щедрый сад,
Коптя желаниями небо.
Ладонь, наполненную хлебом,
Всегда готовы покусать.
Мы прочитали горы книг,
Но сердцем – ни единой строчки,
И в темноте бездушной ночи
Не ищем теплые огни.
С раннего детства мы живем с установкой, что нас ведут по жизни чужие манипуляции. Сначала на нас навешивают поводок наши мамы, бабушки, няни, иногда отцы. Затем, будучи взрослыми, мы с боем выдираем поводок из рук наших суровых воспитателей и начинаем искать тех, кто с удовольствием возьмется вести нас дальше. Каждый ищет руку посильнее.
Чем считать себя неудачницей, не лучше ли просто смириться с тем, что я всего лишь человек, не хуже и не лучше остальных.
И если я в тюрьме был раньше
И там терзался без конца,
Так потому лишь, что, безвестный,
Не знал я, кто я; а теперь
Я знаю, кто я, знаю, знаю:
Я человек и полузверь.