Гляжу на луну,
И смутных тысяча тысяч
В душе печалей.
Пусть не ко мне одному
Осень явилась, и всё же...
Гляжу на луну,
И смутных тысяча тысяч
В душе печалей.
Пусть не ко мне одному
Осень явилась, и всё же...
Мне не уснуть. А мир — ладонь,
Гуляй, гуляй, пока не спится,
Пока не вырвет осень зонт,
И не покроют тебя листья.
Спичку зажгу —
только тем утолю печали
бесприютной души,
что встречает вечер осенний
и во мглу уходит тоскливо...
Скажите ей, что я ушёл,
И что не смог её дождаться.
Лишь октября зажёг костёр,
Чтобы хоть как-то попрощаться.
Нынче осень плохая. Так тяжело; вся жизнь, кажется, не была такая длинная, как одна эта осень.
Переполненный страданиями, печалью и яростью, дающий надежду, чтобы потом её отобрать — такой мир мне не нужен!
Там, где клен шумит над речной волной,
Говорили мы о любви с тобой,
Опустел тот клен, в поле бродит мгла,
А любовь, как сон, стороной прошла.
«Да, да, да...» — извиваясь в излуке,
нам шептала вода.
«Да, да, да...» — там не будет разлуки,
где любовь навсегда.
«Да, да, да...» Рвать живое на части -
нету боли больней.
Уходило в песок мое счастье
вместе с жизнью твоей.
«Да, да, да...» Разбивается оземь
дождевая вода.
Ты ведь слышишь, о чём эта осень
плачет, милая? Да?
Я, конечно, не хочу сказать, что ум и печаль – это гири, которые не позволяют нам воспарить над нашей жизнью. Но, видно, это тяжелое, как ртуть, вещество с годами заполняет пустоты в памяти и в душе.
Те самые пустоты, которые, наполнившись теплой струей воображения, могли бы, подобно воздушному шару, унести нас в просторы холодного весеннего ветра.
Чёрная птичка над миром летает,
Так заунывно поет…
Кто услыхал, обо всём забывает;
Кто услыхал, безутешно страдает,
Счастья больше не ждёт.
В чёрную полночь присядет порою
Смерти на палец она отдохнуть;
Смерть её гладит костлявой рукою:
«Будь, моя птичка, послушной такою»…
Птичка вспорхнёт, продолжая свой путь.