— Теперь мы вас убьем, синьор. А голову отвезем Идальго. Но у нас к вам маленькая просьба.
— Да, головы, которые мы доставляем Идальго, чаще всего, имеют выражение ужаса.
— И мы бы доставили удовольствие Идальго, если бы вы умирали с улыбкой.
— Катитесь-ка, вы!
— Нет, не так. Видели бы вы, какое у вас было безобразное лицо.
— Скажите… скажите… «пупсик»!
— Да! Правильно, невольно заулыбаешься, произнося слово «пупсик».
— Добрые вести, похоже, нас оставят в живых.
— В живых?..
— Пришлось отдать им кое-что из вашего добра, чтобы нас не убили.
— А кажутся дружелюбными.
— Это свойство дикарей. Прикинутся друзьями, выпьют с вами, выслушают, а потом выскребут ваши мозги ложкой.
— Ты имел в виду вилкой?
— Это смотря какое племя.
[Лесли отходит]
— Мистер Хант, Айовы никогда бы нас не убили.
— Я знаю, просто надоело таскать барахло этого янки.
— Мистер Хант, я хочу первым проложить маршрут к Тихому океану, но мне потребуется опытный проводник.
— А почему вы обратились ко мне, а не к Уильяму Кларку?
— Думаете, я не пытался?
— Оу.
— Мериуэзер Льюис опередил меня. Мне надоели эти двое, только и слышу: Льюис и Кларк! Посмотрим, заговорят ли о них, когда мы первыми доберемся до океана и кого станут приглашать на званные приемы, и кто сделает политическую карьеру, благодаря своим достоинствам. А в книгах по истории имена Льюиса и Кларка будут упомянуты только в списках, а мое, в отличие от них — в тексте!
Злонравный с кислым лицом несчастен, что бы он ни делал, всегда будет плохо. Его нрав — это недруг, который его срамит, это жестокий враг, который его громит. Добронравный с улыбкой на лице, который ссор и неприятностей избегает, земных благ и небесного рая достигает.
Его радостное лицо дорого людям, народ восторгается его словами. Он человечностью покоряет сердца, человеколюбием пленяет души. Им довольны и недруг и друг, пусть не посетит его в жизни недуг.
Месневи:
Черты его лица отраду измученным сердцам несут,
Слова его усталость тела снимают в несколько минут.
Его ланиты словно роза, вы не отыщете свежей,
А сладости его напевов завидует сам соловей.
— Ну что ж, Хиггинс, тебе слово.
— История эта приключилась прошлым летом на ферме моего дяди в Вирджинии. Мы с братом только что закончили косить поле и наслаждались вечерней трапезой под сенью вязов. Братик спустился к ручью за водой, а я в это время, взял миску с аппетитнейшим пудингом и положил туда, не один, а два крупных колтежка овечьего дерьма. А когда он вернулся, я предложил ему отведать пудинг. И не сойти мне с этого места — он съел весь пудинг из дерьма. Все до последней крошки.
— Ты заставил брата съесть дерьмо?..
— Ха-ха-ха, да.
— Забавная история.
— Расскажи, чем кончилась. В этом весь смысл.
— Так вот, если говорить на чистоту — нет у меня брата. Все это случилось со мной — я съел овечье дерьмо. Клянусь, так и было.
— Мда, какая остроумная развязка.
А вдруг что-то пойдет не так? Вдруг, я после этой операции не смогу улыбаться. То есть, я буду улыбаться, но для всех это будет незаметно. А вместо этого у меня будет сгибаться колено. — «А что это у нас Лена вприсядку пошла?» — «Да это она ржёт!» Вот оно мне надо?
Каждый раз в голове пролетают шедевральные перлы — но за «хвост» их поймать я никак не могу.
Какая пропасть между мыслью и словом. Могу нарисовать его лицо, выражение глаз, рта. Но слова... Их столько раз использовали для описания других людей, других предметов, что они словно стерлись от употребления. Я пишу: «Он улыбнулся». Что это означает? Словно детсадовский плакатик: репка с улыбкой-полумесяцем посередине. А вот если бы я нарисовала эту улыбку...
Когда произносишь «лимон», делаешь поневоле длинное лицо, а когда говоришь «апельсин», — широко улыбаешься.
Я уверена, что эти парни не из ФБР. В ФБР вряд ли так часто употребляют слово «чудненько».
Cлайд с цитатой