Юность — это дар природы, а зрелость — произведение искусства.
Великое искусство — уметь быть старым. Ещё большее искусство — уметь быть молодым. Уметь понять, как молодости и зрелости подобает относиться к старости.
Юность — это дар природы, а зрелость — произведение искусства.
Великое искусство — уметь быть старым. Ещё большее искусство — уметь быть молодым. Уметь понять, как молодости и зрелости подобает относиться к старости.
В детстве решил: «вот ведь страшная жизнь!
Если скажет мама: «давай умрём»,
Я кивну,
Потому что жизнь — страшная, а смерть — лёгкая».
Пришла юность, но с ней пришли и тяготы жизни,
А смерти теперь ты ждёшь в страхе и смятении.
Мир, все люди тебе отвратительны,
И между «жизнью» и «смертью» стоит знак равенства.
Но после приходит зрелость
И с ней немного комфорта.
Смерть становится очень простым фактом,
Потому что теперь ты мужчина с жидкими волосами.
Смерть не тревожит,
Ты как бы боксёр с лишним весом, которого сняли с ринга.
Потом приходит молодёжь, разгоняет запах смерти,
И ты похлопываешь по плечу: «ну-ну, привет…»
Теперь я не жалею о смерти.
Перестал тревожиться о жизни.
Но и в том, и в другом случае это ошибка.
Вот вам урок смерти: насвистывая,
Ты останешься боксировать только с тенью.
В молодости мы решаемся делать попытки достать то, что нам нужно, достигнув зрелого возраста, мы решаемся сделать попытку удовольствоваться тем, что можно достать.
Молодой человек подобен весне, средних лет — лету, а старый — осени, богатой своими впечатлениями.
Обильные слёзы юности — избыток влаги, переполняющей сердце. Старческие же слёзы — последние капли жизни, падающие из-под век, жалкий остаток сил в немощном теле. Слёзы на глазах молодости подобны каплям росы на лепестках розы. Слёзы на щеке старости напоминают пожелтевшие листья осени, уносимые ветром с приближением зимы жизни.
Если бы молодость знала, если бы старость могла!
Si jeunesse savait, si vieillesse pouvait!
(O si la ievnesse scavoit, O si la vieillesse povvoit)
Если бы с молодостью уходило одно хорошее — то остальные возрасты человеческой жизни показались бы до того невыносимы, что всякий индивидуум перерезывал бы себе горло на тридцать втором году.