Мир не стал безопаснее, чем был двадцать лет назад. Но мы всё ещё живы, чудовище всё ещё в клетке, и с каждым годом крепнет надежда, что, авось, там оно и останется. Нельзя жить в постоянном предчувствии гибели — это иссушает душу. Монахи Линдисфарна, должно быть, насвистывали во время работы, когда уставали смотреть на море; и в осажденных городах люди занимались любовью.
Стою, ищу слова и смотрю на маленькие веточки в красных рукавичках, на маленькое солнышко в ее глазах. А она щебечет без остановки, она то смеется, то строго морщит нос, она стряхивает пыль, ищет вазу, шумит и живет. И дом тоже нехотя оживает, начинает дышать. Вот и сердце забилось. Мое? Я не знаю. А она не замечает этого, ставит свой букетик в воду и радуется. Просто так. Просто потому что она такая. А на принесенных ею ветках — почки. На улице февраль, а на них почки. И тогда я понимаю: в этих тоненьких веточках заключено обещание будущего. Не слабая надежда, а бесконечная уверенность в нем. И именно в этом дар этой девочки, именно это она принесла в мой дом. И я ловлю себя на том, что тоже улыбаюсь. Счастье мое… Слышу тебя, понимаю. Спасибо тебе. Просто я иногда перестаю верить, что зима закончится. А она всегда точно знает, что впереди — весна.
Заканчивая последнюю главу романа, я размышлял о значении слова «надежда». Раньше мне не приходилось задумываться над подобными вещами.
В современной Японии принято считать, что само понятие «надежда» — явление отмирающее. Надеяться можно, только если ты попал в трудное положение и тебе хочется верить, что завтра будет лучше, чем вчера. Ожидание, вера в лучшие времена присущи всем заключенным, узникам лагерей и вообще любому угнетенному человеку. Этот вопрос никогда не стоит перед представителями правящих классов или диктаторами. Больше всех надеются дети, ибо живут будущим.
Проблема нынешнего японского общества заключается в том, что оно не принимает реальность такой, какая она есть на самом деле. А для государства, которое не может адекватно оценивать свое настоящее, нет и будущего.
Иными словами, на наших глазах заканчивается целый исторический период, когда надежда на лучшее была краеугольным камнем общественного сознания. Отказываясь от этого понятия, общество теряет свою защитную функцию. Надежда становится личной проблемой каждого человека. Мы погрязли во лжи и заменяем веру риторикой.
Возможно, тот, кто сознательно отрекается от мира, в действительности стремится избавиться от этой лжи.
На сияющей скатерти в отсветах дня
хрусталя естество
и червонного золота луч сквозь него:
этот свет — для меня!
Сколько лето даёт — и пьянит, и дурманит
полновкусием пира!
И надежда лежит в основании мира -
это прочный фундамент.
Круглой чашки борта. Завершенность такая -
ты на радость уму!
Вот и кофе. Я миг настоящий приму,
мысли в круг замыкая.
Сладость жизни, томящая в каждой детали,
что ни миг — хороша!
Ты куда, возносясь, отлетаешь, душа
вечереющей дали?
…какими бы ни были потери и какое бы прошлое ни было у меня за плечами, я не хочу больше жить утраченным. Да, я буду вспоминать. Да, я буду временами оглядываться назад, чтобы ценить то, что ждет меня впереди. И я буду любить. Снова.
Хотел бы я, чтобы это и в самом деле было сном. Впрочем, как знать? Всё ещё может обернуться к лучшему.
Где-то ожидает лето, ночи и рассветы,
Золотистый пляж и море.
Лето, девушки раздеты, никаких запретов -
Если отпуск не закроют!
И снова пульс бьется,
В сердце песня раздается,
Я навстречу лету
Еду, еду!
В холодных небесах
Вишнёвым цветом притворился
Порхающий снежок,
И на один короткий миг
Слегка повеяло весною.
Страх. Хуже всего, когда он перед боем, а не во время. Страх страха. Того, что, когда время придёт, ты ничего не сможешь или сделаешь какую-нибудь глупость. Во время боя это уже что-то другое. Страх придает решимости.
I need love to come home,
Somewhere there must be one.
Hoping someday for good news,
Waiting for that girl to choose
Only hoping, all I can do -
Only hoping.
Люди, которым не хватает тонкости, могут быть жестокими нечаянно, даже об этом не догадываясь.
Cлайд с цитатой