Угроза,
в ходе слышная
часов,
пружин их ржавых
хриплое
скрипенье
не распугает
птиц моих лесов
и не прервет их радостное пенье.
Угроза,
в ходе слышная
часов,
пружин их ржавых
хриплое
скрипенье
не распугает
птиц моих лесов
и не прервет их радостное пенье.
— Почему у вас часы растекаются? — спрашивают меня.
— Но суть не в том, что растекаются! Суть в том, что мои часы показывают точное время.
Что клюет курица? Пшеницу. А чем кормят часы? Тиканьем, милый мой. Послушай, они клюют и тикают одно и то же: сей-час! сей-час! сей-час!
... большинство, подавляющее большинство из нас медленно пожирается какой-нибудь болезнью или — если очень повезёт — самим временем. А в качестве утешения нам даётся час там, час тут, когда, вопреки всем обстоятельствам и недобрым предчувствиям, наша жизнь раскрывается и дарит нам всё, о чём мы мечтали, но каждый, кроме разве что маленьких детей (а может быть, и они не исключение), знает, что за этими часами обязательно придут другие, гораздо более горькие и суровые.
Ношу на часах время другой страны.
Теперь в сутках 26 часов любви к тебе.
Но я бы согласилась на 22, чтобы только рядом.