— Ничего, стану кричать по-немецки.
— Ну, что ж. Можешь добавлять немного русской брани. Только обязательно с берлинским акцентом.
— Ничего, стану кричать по-немецки.
— Ну, что ж. Можешь добавлять немного русской брани. Только обязательно с берлинским акцентом.
— Ты славно выглядишь, — ты относишься к тем редким женщинам, которых беременность делает неотразимыми.
— Беременность делает красивой любую женщину, просто ты не имел возможности это замечать...
— У вас болят почки?
— Нет.
— Жаль. Очень жаль. Потому что этот отвар очень помогает при больных почках.
— Этот старый доктор сказал мне, что во время родов он может определить национальность любой женщины... [Пауза]... Понимаешь, женщины-то кричат во время родов...
— Я думала, что они поют песни.
— Понимаешь, малыш, они ведь кричат на родном языке, на диалекте той местности, где родились. Значит, ты будешь кричать «Мамочка» по-рязански.
Только в клетках говорят попугаи, а в лесу они язык забывают. — это по поводу закона о добровольном изучении родного языка.
— Где ж ты на гитаре так бацать наблатыкался?
— На каком же мерзопакостном языке ты говоришь, заблудший сын мой?
— Как на каком? На русском!
— О многострадальный русский язык...
— Они думают, если я не провалился за эти двадцать лет, значит, я всесилен. Хорошо бы мне стать заместителем Гиммлера. Или вообще пробиться в фюреры. Хайль Штирлиц. Я становлюсь брюзгой?
— Ничего, тебе идёт.
Сергей Светлаков Тилю Швайгеру: Понимаете, я плохо знаю немецкий, ммм... не могли бы вы сказать, как это будет по немецки: «да-да хорошо это фантастика!»
— Выпить хотите?
— Нет, спасибо.
— Что, вообще не пьете?
— Боюсь, что вам известен мой любимый коньяк.
— Не считайте себя фигурой равной Черчиллю. Только о нем я знаю, что он любит русский коньяк больше всех остальных. Ну, не хотите, как хотите. А я выпью.