— Дайте мне морник! Я убью себя.
— Если понадобится, я сам убью тебя.
— Дайте мне морник! Я убью себя.
— Если понадобится, я сам убью тебя.
— Это война, Китнисс. Здесь ничего личного. Кто-кто, а уж ты-то должна знать.
— Уж я-то знаю! Убийство — это всегда личное.
— Не дай ему разлучить нас. Тяжело дыша, Пит сражается со своими кошмарами.
— Нет. Не хочу... Я почти до боли стискиваю его руки.
— Будь со мной.
Зрачки Пита суживаются до размера булавочных головок, быстро расширяются, затем возвращаются к нормальному размеру.
— Всегда, — шепчет он.
Я знаю секрет, как их [кошмары] пережить. Я просто вспоминаю... всё хорошее, что я видела в жизни. Даже самую маленькую мелочь. Это как игра. Я играю снова и снова. Она надоела мне много лет назад, но... бывают игры гораздо хуже.
Сегодня, вернейший друг нашей революции сделает выстрел, который покончит с войнами. Пусть ее стрела символизирует конец тирании и начала новой эры.
— Слушай, а почему я не чувствую, когда ты видишь плохие сны?
— Трудно сказать. Кажется, я не мечусь и не вскрикиваю. Наоборот, просыпаюсь — и словно цепенею от ужаса.
— Будил бы меня, — говорю я, вспомнив, как сама тормошила его дважды, а то и трижды за ночь. И как долго ему приходилось меня успокаивать.
— Зачем? — возражает Пит. — Чаще всего я вижу, что потерял тебя. Открываю глаза — ты рядом, и все хорошо.