— Что это? — чуть повысив голос спросил Мэл.
— Атака! — Змей.
— Война, — я
— Что значит война? — попыталась встать Мэла. — Без предупреждения? Без поводов и ультиматумов?
— Именно так войны и начинаются, — мой спокойный ответ наемников изумил. — Ранним утром, темной ночью, жарким днем, в мирной тишине, за чашечкой чего-нибудь вкусного, во время сладкого сна малыша, или любовной прелюдии.
— В вашей поганой жизни, вам предстоит увидеть еще много такого, от чего будет судорожно сжиматься мочевой пузырь, — вещал тан. — Наша задача, сделать вашу психику устойчивой к различного рода дерьму, насколько это вообще возможно. И так, урок первый. Самый простой способ не свихнуться от страха — сосредоточиться на чем-то одном. Старайтесь игнорировать зудящее чувство в районе позвоночника. Вот например ситуация: вы стоите под дулом бластера. Что нужно делать в этом случае? — и тут же ответил на свой вопрос. — Нужно радоваться, что еще дышишь. Причем радоваться активно. Как только вы позволили страху перед смертью овладеть вами, вы проиграли.
— На чем мы остановились? — вернулся старый тан за стол.
Я не теряла даром времени и уже умяла половину своей порции.
— На пюрешечке, — пожала плечами, уплетая за обе щеки пюре из неизвестного мне овоща.
— Ох, подкидыш, подкидыш, — покачал старик головой. — Вроде и девка ничего, но, когда вижу, СКОЛЬКО ты жрешь, весь страстный порыв уходит.
Отчего-то многие убеждены, что война — это когда окопы, постоянная канонада, героические штыковые атаки и все в таком духе. А на деле это постепенное исчезновение того, что раньше было привычным. Соседний дом, постоянное наличие какого-то продукта в магазине, привычный отдых или привычная работа — все это постепенно меняется. Иногда совсем не трагично. Подумаешь, где-то мост разрушили? Ведь никто из твоих близких не пострадал. А товары могут и через другой перевезти.
И в какой-то момент ты вдруг понимаешь, что живешь в совсем другом городе и совсем по другим правилам.
Войну развязывают не народы, а правители. Не солдат надо винить, а того, кто тащит их на войну.
Вадим Кастрицкий — умный, талантливый, тонкий парень. Мне всегда с ним интересно, многому я у него научился. А вот вытащил бы он меня, раненого, с поля боя? Меня раньше это и не интересовало. А сейчас интересует. А Валега вытащит. Это я знаю... Или Сергей Веледницкий. Пошел бы я с ним в разведку? Не знаю. А с Валегой — хоть на край света. На войне узнаешь людей по-настоящему. Мне теперь это ясно. Она — как лакмусовая бумажка, как проявитель какой-то особенный. Валега вот читает по складам, в делении путается, не знает, сколько семью восемь, и спроси его, что такое социализм или родина, он, ей-богу ж, толком не объяснит: слишком для него трудно определяемые словами понятия. Но за эту родину — за меня, Игоря, за товарищей своих по полку, за свою покосившуюся хибарку где-то на Алтае — он будет драться до последнего патрона. А кончатся патроны — кулаками, зубами... вот это и есть русский человек. Сидя в окопах, он будет больше старшину ругать, чем немцев, а дойдет до дела — покажет себя. А делить, умножать и читать не по складам всегда научится, было б время и
желание...
— Как глупо. Ты собираешься отказатся от жизни, которую чудом сохранил на поле боя?
— Именно потому, что она так тяжело мне досталась, я обязан это сделать.
У меня был другой, довольно специфический, повод для огорчения: я оставил в комнате на столе авторучку и часы — все свое богатство. Я рассчитывал продать эти предметы, и если бы мне удалось бежать, то на вырученные деньги я сумел бы протянуть несколько дней — до тех пор, пока друзья помогут как-то устроиться.
Cлайд с цитатой