Возможно, все дело в том, что Бог — не полиция нравов, Ричард. Иногда мне кажется, что христиане слишком одержимы сексуальными аспектами, ведь легче думать о сексе, чем спросить себя, зачем живешь? Будто бы пока ты не спишь с множеством людей, ты по умолчанию приносишь пользу. Ведь это так легко. Легко думать, что раз не трахаешь никого, ты хороший. Так проще быть жестоким, потому что пока ты в этом не участвуешь, ты вроде как чист. Ведь именно так ты и представляешь себе служение Богу?
Он ослепительно улыбнулся мне, и я заметила, что он действительно смотрит на меня, а не на Натаниэля. Я начала было делать то, что я делала на протяжении многих лет — хмуриться и строго смотреть на него — а потом поняла, что я вовсе не сержусь. Я улыбнулась, давая понять, что заметила его; он тратил свои улыбки на меня, и я это оценила. Я улыбнулась, позволяя радости наполнить мое лицо. Эта улыбка не предназначалась только официанту, она была адресована мужчинам вокруг меня, и все же она сделала улыбку официанта еще ослепительнее, а его глаза засверкали. Не такая уж плохая идея, поделиться этим, наоборот, это было прекрасной вещью, чтобы разделить ее даже с тем, кого совершенно не знаешь.
Слишком часто забывают, что Спаситель пришел в мир не для того, чтобы задавать ему загадки, но для того, чтобы дать разгадку.
Христианство – это не просто добрые дела, милые улыбки, знание обрядов, постное масло и ровное хорошее настроение души. Христианство – это «голод по Богу». Это напоминание о том, что невозможно идти к Богу, перешагнув через человека.
— Я знаю, ты не любишь сознаваться, что эта французская кофеварка тебе нравится, но это так.
— Она мало кофе даёт за один раз.
Даже сама я услышала, как это прозвучало сварливо.
— Скажу Жан-Клоду, что ты хочешь настоящую, большую кофеварку.
Он это произнёс с абсолютно каменной мордой, и только искорки в глазах и чуть приподнятые уголки губ выдали, что сейчас он ещё что-то добавит.
— Двуспальную.
Он скрылся за дверью раньше, чем я успела закрыть рот и решить, рявкнуть на него или засмеяться.
Я большой мастер сама себе портить жизнь. Если что-то слишком хорошо, мне обязательно надо начать в этом копаться, пока оно не сломается или меня не укусит. Я уже стараюсь этого не делать, но старые привычки умирают тяжело, особенно дурные...
Мы, христиане, несём огромную ответственность, проповедуя Евангелие. Но лишь единицы из нас являются христианами на деле, нося в сердце Христа. А большинство только называются, являясь не такими, какими следовало бы быть.
Мы не даём людям представления о тихой гавани — Христе. О внимании, рассуждении, трезвении, бдительности. Люди смотрят на нас — таких благочестивых и идеальных — и не видят раскрытых объятий, не видят, что в Церкви может спастись каждый, что все мы — братья.
По щекам девушки текли слезы, но ее глаза сияли.
— И в этот момент, Атрет, со мной произошло самое поразительное, самое удивительное. В тот самый момент, когда я провозглашала Иисуса Христом, страх покинул меня. Его тяжесть спала, как будто, его никогда и не было.
— Разве ты никогда раньше не говорила об Иисусе?
— Говорила, но это было среди верующих людей, среди тех, кто любит меня. Там я не подвергала себя никакой опасности, говорила от всей души. Но в тот момент, перед Юлией, перед другими, я полностью подчинилась Божьей воле. Он есть Бог, и нет другого. И не сказать им истину я уже не могла.
— И теперь ты умрешь за это, — мрачно произнес Атрет.
— Если в нас нет того, ради чего стоит умереть, Атрет, то в нас нет и того, ради чего стоит жить...
Огни пылали во всех окнах, будто по всем комнатам пробежался, хлопая по выключателям, кто-то, панически боящийся темноты.
Cлайд с цитатой