Всю свою жизнь я тренировался, но как бы ты ни был умен, тебе нужен тренер. Ты должен ходить в спортзал, чтобы тебя оценивали и тобой руководили. Нельзя тренировать самоё себя. Также я отношусь к церкви. Церковь — это спортзал для души.
Душа — под музыку — странствует. Странствует — изменяется. Вся моя жизнь — под музыку.
– Он есть, Он вернется и накажет живущих Злом и творящих его и наградит ходящих в незлобии.
— И более всех будет награжден морской огурец.
– Морской огурец? – Его Преосвященство был явно озадачен.
– Да, это такая штука, живет в южных морях, – Рокэ отхлебнул «Черной крови». – Она и впрямь похожа на пупырчатый огурец. Лежит себе на дне и растет. Растет и лежит, никого не трогает, ни на что не покушается.
– Вы говорите о животном, лишенном души!
– А вам не кажется, что требовать от людей с этой самой душой, чтобы они вели себя как животные, противно воле Создателя? Иначе бы он заселил все миры морскими огурцами и на этом успокоился.
Я думаю, что вечер мы можем закончить разговором о человеческой душе. Все крупнейшие религии учат нас, что после окончания жизни душа не погибает. Так что же значит умереть?
Я люблю восход: это всегда обновление духа. Всю жизнь я чувствовал себя обманутым, если просыпал восход... и мне всегда казалось, что поклонение солнцу было самой логичной из первобытных религий.
Как бы ни были несовершенны попытки существовавших и существующих религий измыслить картину загробного мира, но даже и тогда, когда вера человека носит неопределенный характер и предлагаемые ему догматы никак не согласуются с его смутными представлениями о вечности, все-таки в последнюю минуту невольный трепет овладевает его душой.
Я верю в Бога. Меньше в церковь. Там чересчур много золота, а ведь где-то есть люди, умирающие от голода.
Когда я мрачен или весел,
Я ничего не напишу.
Своим душевным равновесьем,
Признаться стыдно, дорожу.
Пускай, кто думает иначе,
К столу бежит, а не идет,
И там безумствует, и плачет,
И на себе рубашку рвет.
А я домой с вечерних улиц
Не тороплюсь, не тороплюсь.
Уравновешенный безумец,
Того мгновения дождусь,
Когда большие гири горя,
Тоски и тяжести земной,
С моей душой уже не споря,
Замрут на линии одной.
Говорить правду тяжело и противно, особенно когда эту правду надо открыть не кому-нибудь, а самому себе. Своей душе, которая кривится и противится, точно отворачивается от неприятного запаха…
Мне ничего не стоит преодолеть свою усталость, потому что на душе у меня так хорошо. Здесь, в полном уединении, на расстоянии многих миль от людей и их жилищ, я испытываю детскую радость, и моего беззаботного настроения тебе не понять, если кто-нибудь не объяснит тебе его.
Cлайд с цитатой