София Яковлевна Парнок

Ты не умела быть доверчивою:

Закрыты глухо а и о.

Воображением дочерчиваю

Приметы лика твоего.

Была ты тихой, незатейливою,

Как строк твоих несмелый строй.

И все, что в сердце я взлелеиваю,

Тебе б казалось суетой.

Всё отдалённее, всё тише,

Как погребённая в снегу,

Твой зов беспомощный я слышу

И отозваться не могу.

Но ты не плачь, но ты не сетуй,

Не отпевай свою любовь.

Не знаю где, мой друг, но где-то

Мы встретимся с тобою вновь.

И тьма — как будто тень от света,

И свет — как будто отблеск тьмы.

Да был ли день? И ночь ли это?

Не сон ли чей-то смутный мы?

Гляжу на все прозревшим взором,

И как покой мой странно тих,

Гляжу на рот твой, на котором

Печать лобзаний не моих.

Чем жарче кровь, тем сердце холодней,

Не сердцем любишь ты, — горячей кровью.

Я в вечности, обещанной любовью,

Не досчитаю слишком многих дней.

Сквозь всё, что я делаю, думаю, помню,

Сквозь все голоса вкруг меня и во мне,

Как миг тишины, что всех шумов огромней,

Как призвук, как привкус, как проблеск во тьме, -

Как звёздами движущее дуновенье, -

Вот так ворвалась ты в моё бытиё, -

О, радость моя! О, моё вдохновенье!

О, горькое-горькое горе моё!

Из последнего одиночества

прощальной мольбой, — не пророчеством

окликаю вас, отроки-други:

одна лишь для поэта заповедь

на востоке и на западе,

на севере и на юге -

не бить

челом

веку своему,

Но быть

челом века

своего, -

быть человеком.

С пустынь доносятся

Колокола.

По полю, по сердцу

Тень проплыла.

Час перед вечером

В тихом краю.

С деревцем встреченным

Я говорю.

Птичьему посвисту

Внемлет душа.

Так бы я по свету

Тихо прошла.

Ни до кого никому никогда

Не было, нет и не будет дела.

Мчатся под небом оледенелым

— Куда? Люди знают куда! —

Огнедышащие поезда.

Некогда, некогда, некогда, — так,

Скороговоркой железною, в такт

Сердцебиению мира!...

Ни до кого никому никогда

Не было, нет и не будет дела.

Мчатся под небом оледенелым

— Куда? Люди знают куда! —

Огнедышащие поезда.

Некогда, некогда, некогда, — так,

Скороговоркой железною, в такт

Сердцебиению мира!...

От смерти спешить некуда, а все-таки — спешат.

«Некогда, некогда, некогда» стучит ошалелый шаг.

Горланят песню рекруты, шагая по мостовой, и некогда, некогда, некогда, мой друг, и нам с тобой.

Бежим к трамваю на площади и ловим воздух ртом, как загнанные лошади, которых бьют кнутом.

Бежим мы, одержимые, не спрашивая, не скорбя, мимо людей — и мимо, мимо самих себя.

А голод словоохотлив, и канючит куча лохмотьев нам, молчаливым, вслед.

Что тело к старости немощно, что хлеба купить не на что и пропаду на горе нет.