Аль Пачино

Моя мать умерла прежде, чем я добился успеха. Помню, мне было лет десять. Наша квартира на верхнем этаже. Дико холодно. Снизу, из проулка, меня окликают друзья, зовут прошвырнуться по улицам. А мать меня не пускает. Я страшно злился и орал на нее без умолку. Она сносила мои упреки. И тем самым спасла мне жизнь. Понимаете, всех тех ребят, которые тогда звали меня гулять, уже нет на свете. Она хотела, чтобы я не шлялся по улицам допоздна, а делал уроки. И именно благодаря этому я теперь сижу здесь и разговариваю с вами. Все очень просто, верно? Но мы так забывчивы...

16.00

Другие цитаты по теме

Вот забавно, — думал я, шагая вдоль веревки, ограждающей поле. — Были лучшие друзья, а теперь в принципе не о чем говорить.

Однажды я зашел перекусить в «Ховард Джонсон» и увидел, как актер, блиставший в том спектакле, разливает кофе за стойкой. Тогда я понял, что все в жизни относительно: сначала он покорил меня своей игрой, а теперь вот стоял за стойкой в «Ховарде Джонсоне» и меня обслуживал.

В детстве один день иногда представляется целой жизнью. Это уже потом, с возрастом, человеческий век в семь-восемь десятков лет покажется ничтожно, смехотворно малым…

Когда мне было восемь, меня забрали у матери, арестованной за наркотики. Меня бросили в психушку и держали в железной камере одну, потому что я была не как все дети. Оттуда перевели в другое временное убежище. Каждые несколько месяцев у меня менялся соц. работник и все шло по-новой. К двенадцати годам у меня была десятая приемная семья, в этот раз они казались хорошими, пока папаша не вошел ночью ко мне в комнату и не начал меня лапать. И я рассказала соц. работнику, она позвонила в полицию, а он сказал, что я все выдумала, как и все трудные дети и поверили ему. Я боялась даже рот открыть. Я убежала. Хотела найти свою мать, чтобы хоть немного с ней побыть. Все было плохо и я убежала.

В детстве один день иногда представляется целой жизнью. Это уже потом, с возрастом, человеческий век в семь-восемь десятков лет покажется ничтожно, смехотворно малым…

Моя душа разрывалась на части, ведомая местью и поиском утешения. Я впадала в безрассудство. Поддавалась на происки своей одуревшей фантазии, которая меня превращала в ревнивую безумицу. Будучи на взводе, в заведенном состоянии, пропитавшись насквозь ненавистью к Измайлову, проклиная его за ложь и жестокие игры со мной. Мне стоило успокоиться, а я не могла, накручивала себя, накручивала... Когда же этот тумблерок накрутки сломается, даст сбой, откажет? Может тогда мне удастся уберечь себя, Никиту, всех, от глупостей, которые я могу натворить в таком состоянии? А я могла. Я умела и практиковала это.

Я, будто на ощупь, с завязанными глазами, медленно подходила к пропасти. Чудом двигаясь вдоль края и не срываясь вниз.

И в итоге, я таки оступилась, сорвавшись в эту пропасть.

Длиннее детства жизни не бывает,

Но и она имеет свой предел.

Однажды облако беспечности растает,

И кончится надёжный школьный мел.

Тогда неделями отмериваться будет

Потом на месяцы, на годы перейдёт…

И всё же никогда не позабудешь

Из детского – над вечностью полёт.

И что бы ни случилось, будешь помнить,

Как всякий день за горизонты шёл,

Как смог неисполнимое – исполнить,

Ненаходимое, но всё-таки – нашёл,

Как возле дома, сидючи на лавке,

Беседовал ты с Богом каждый день,

Раскинув руки, нежился на травке,

Нырял играючи в безумную сирень.

И сказка эта, вовсе не придумка.

Тот мир на удивление красив,

Где жизнь рекой течет по переулкам,

И в этой жизни ты, приятель, жив.

Коль цветок увядает —

Значит чувство уходит…

Коль цветок не вянет,

Знать искусственный он!