Она улыбнулась в поражении,
Непобедимыми глазами.
Она улыбнулась в поражении,
Непобедимыми глазами.
Смейся, друг, и весь мир засмеется с тобой.
Не пытайся лить слезы – никто не услышит.
Ну а тем, кто в печали, мир отдаст свой покой,
Пусть и сам от невзгод и проблем еле дышит.
Гора не кажется более бездушной вещью,
Скорее как форма древнего страха,
В темноте и ветрах хаоса, рожденных
В условиях грохота и бескорыстных небес,
Присутствие пригнулось, громадное и суровое,
Перед чьими ногами сильные воды скорбят.
— Понимаешь, малышка, если кто-то называет тебя словом, которое ему кажется бранным, это вовсе не оскорбление. Это не обидно, а только показывает, какой этот человек жалкий. Так что не огорчайся, когда миссис Дюбоз бранится. У неё довольно своих несчастий.
Я стою среди рева прибоя,
Цепляюсь за берег пока…
И, что удержал я рукою:
Щепоть золотого песка.
Как мало осталось! Песчинки слетают,
Сквозь пальцы мои в глубину,
И капают слезы… Что пальцы сжимают?
И песчинку поймать не могу!
Сжимаю кулак, что останется в нем?
Я смогу ли спасти хоть одну,
Хотя бы песчинку от ветра и волн?
Все, что мы видим и все, чем мы кажемся
Потом лишь сном во сне окажется…
Джим очень старается что-то забыть, но забыть он не сможет, он может только до поры до времени об этом не думать. А немного погодя он опять сможет об этом думать — и тогда во всем сам разберется. И тогда он опять станет самим собой.
Ты покорил ледяной обрыв, Платформы, церковь, дом священника, Гостинную и фабрику, Детскую и стройплощадку, Гранитные скалы и берег озера, Ты прошёл весь путь. И больше некуда идти, но вверх И скоро я заткнусь, но я хочу чтоб ты это услышал: Я рад что ты пришёл.
— Аттикус, — угрюмо сказал Джим. Аттикус приостановился в дверях.
— Что, сын?
— Что же они сделали, как они могли?
— Не знаю как, но смогли. Они делали так прежде и сделают еще не раз, и плачут при этом, видно, одни только дети. Спокойной ночи.
Апельсин — сладкий, сочный фрукт,
Заперт горькой кожицей.
Но это не выражает моё отношение к трудностям,
Я хочу только горечь,
Это кофе, грейпфрут, лакрица.
— Аттикус, — угрюмо сказал Джим. Аттикус приостановился в дверях.
— Что, сын?
— Что же они сделали, как они могли?
— Не знаю как, но смогли. Они делали так прежде и сделают еще не раз, и плачут при этом, видно, одни только дети. Спокойной ночи.