Кэмерон Джейс. Кровь, молоко и шоколад (Дневники Братьев Гримм 4)

Другие цитаты по теме

Юность была из чёрно-белых полос,

Я, вот только белых не вспомнил.

Никакое желание не сбывается до конца; по крайней мере в этом мире.

Так речной человек вновь не получил ответа на главный вопрос своей жизни. Он, строго говоря, вообще ничего в ней не понял. И впоследствии умер.

После Гоголя, Некрасова и Щедрина совершенно невозможен никакой энтузиазм в России. Мог быть только энтузиазм к разрушению России. Да, если вы станете, захлёбываясь в восторге, цитировать на каждом шагу гнусные типы и прибауточки Щедрина и ругать каждого служащего человека на Руси, в родине, — да и всей ей предрекать провал и проклятие на каждом месте и в каждом часе, то вас тогда назовут «идеалистом-писателем», который пишет «кровью сердца и соком нервов»... Что делать в этом бедламе, как не... скрестив руки — смотреть и ждать.

Щепотку слабости,

На крепости стакан...

В кроссвордах радости

Для каждого отдельная строка.

Под коркой безысходности

Течет возможностей река…

А вдруг у счастья нету маяка?

На сотню утопающих одна рука…

И каждое случайное пока,

Фундамент для разлуки!

Амур стрелу вплетает в лук и….

Разбивает чье-то сердце вновь!

Кому любовь связала руки,

А кто-то, развязав веревки,

Стер запястья в кровь…

Судьба немало наломала дров,

Чтоб одиночеством согрелась вновь

Моя надежда вера и любовь…

С утра работа. Вечером диван и выключенный черный телевизор.

Какое там все по-прежнему, без него все не так, ей его недостает, у нее внутри дыра, и ветер, еще более холодный, чем прилетает из Йеллоунайфа, теперь продувает ее насквозь, а мир — такой пустой, настолько лишен любви, когда нет никого, кто выкрикивает твое имя и зовет тебя домой.

Если не обращать внимания на любовь..., то можно всю жизнь прожить, истекая кровью, пусть даже окружающие ничего не замечали.

— Но не вдвоём, а поодиночке…

— Да, — подтвердила она, — поодиночке.

И при этом слове Уилл ощутил, как в нём волной всколыхнулись гнев и отчаяние — они поднялись из самой глубины его души, словно из недр океана, потрясённых каким-то могучим катаклизмом. Всю жизнь он был один, и теперь снова будет один: тот удивительный, бесценный дар, который ему достался, отнимут почти сразу же. Он чувствовал, как это волна вздымается всё выше и выше, как её гребень начинает дрожать и заворачиваться — и как эта гигантская масса всем своим весом обрушивается на каменный берег того, что должно быть. А потом из груди его невольно вырвалось рыдание, потому что такого гнева и боли он не испытывал ещё никогда в жизни; и Лира, дрожащая в его объятиях, была так же беспомощна. Но волна разбилась и отхлынула назад, а грозные скалы остались — ни его, ни Лирино отчаяние не сдвинуло их ни на сантиметр, поскольку споры с судьбой бесполезны.

Он не знал, сколько времени боролся со своими чувствами. Но постепенно он начал приходить в себя; буря в его душе улеглась. Возможно, водам этого внутреннего океана не суждено было успокоиться окончательно, однако первое, самое мощное потрясение уже миновало.