Но патриотизм оказался плохим афродизиаком.
Станислав Радкевич
Роль бравой добродетели отъехала заокеанским ковбоям. Мы давно растеряли все ценности и смыслы бытия: вместе нас удерживает лишь гнёт... гроба. И вот мы всё тащимся под спирально вскрученным облаком к свежевырытой яме на погосте, а она всё отодвигается от нас в стылую синь весны.
Если же люба твоя иная: вся соткана она из смешков и ужимок, из макушки ее торчит метелка-хвостик, а на коленке розовая ссадина, кое-как залеченная дядькою, не вырывайся, смирись, не лги себе.
Происходящее лежало вне пределов судьбы, по которой она, как охотничья собака, шла верхним чутьем, ни о чем особенно не задумываясь.
На плацу остался только фантомасно-зеленый Ленин с вурдалачьими оранжевыми глазками.
Что еще нужно сделать, чтобы ты – пусть не полез себя защищать – хотя б пуганулся всерьез? Вот, вроде, бандитский ствол уж заткнут тебе в глотку. Чего ж тебе боле, добрый человек?
Происходящее лежало вне пределов судьбы, по которой она, как охотничья собака, шла верхним чутьем, ни о чем особенно не задумываясь.
На плацу остался только фантомасно-зеленый Ленин с вурдалачьими оранжевыми глазками.
Что еще нужно сделать, чтобы ты – пусть не полез себя защищать – хотя б пуганулся всерьез? Вот, вроде, бандитский ствол уж заткнут тебе в глотку. Чего ж тебе боле, добрый человек?
Так речной человек вновь не получил ответа на главный вопрос своей жизни. Он, строго говоря, вообще ничего в ней не понял. И впоследствии умер.