Надежда Александровна Тэффи

Как темно сегодня в море,

Как печально темно!

Словно все земное горе

Опустилось на дно...

Но не может вздох свободный

Разомкнуть моих губ -

Я недвижный, я холодный,

Неоплаканный труп.

Мхом и тиной пестро вышит

Мой подводный утес,

Влага дышит и колышет

Пряди длинных волос...

Странной грезою волнуя,

Впился в грудь и припал,

Словно знак от поцелуя,

Темно-алый коралл.

Ты не думай, что могила

Нашу цепь разорвет!

То, что будет, то, что было,

В вечном вечно живет!

И когда над тусклой бездной

Тихо ляжет волна,

Заиграет трепет звездный,

Залучится луна,

Я приду к тебе, я знаю,

Не могу не прийти,

К моему живому раю

Нет другого пути!

Другие цитаты по теме

Вам нечего бояться козней тех людей, что принадлежат к лживому и суетному миру. Им недоступна прекрасная птица, парящая в небесах. Как ее имя? Истина? Любовь? Вечность? Да, вечность. Где же суетящемуся миру угнаться за вечностью, ему бы себя не потерять!

Но если правда, что история музыки окончилась, что же тогда осталось от музыки? Тишина?

Как бы не так, музыки всё больше и больше, в сотни раз больше, чем в самые славные её времена. Она разносится из репродукторов на домах, из чудовищной звуковой аппаратуры в квартирах и ресторанах, из маленьких транзисторов, которые люди носят с собой на улицах.

Шёнберг умер, Эллингтон умер, но гитара вечна. Стереотипная гармония, затасканная мелодия и ритм, действующий тем сильнее, чем он монотоннее, — вот всё, что осталось от музыки, вот она, та самая вечность музыки.

Улыбка робкая при первой встрече,

Ты что-то тихо шепчешь мне глазами.

Вагон метро, обычный будний вечер.

Что чувствую, не передать словами…

Запястья нежно обвивают мои плечи,

Мурашки по спине ударили картечью.

В том поцелуе была скрыта вечность,

Что вместе предстояло пересечь нам.

Её улыбка — это всё, что мне нужно от вечности.

В помещении пахло кожей переплётов. И властью. Здесь пахло властью. Именно так власть и должна пахнуть. Вечностью. Бессмертием. Безграничностью.

От прибавления времени вечность не становится дольше.

Под тонкою луной, в стране далекой,

древней,

так говорил поэт смеющейся царевне:

Напев сквозных цикад умрет в листве

олив,

погаснут светляки на гиацинтах

смятых,

но сладостный разрез твоих

продолговатых

атласно–темных глаз, их ласка, и

отлив

чуть сизый на белке, и блеск на нижней

веке,

и складки нежные над верхнею, –

навеки

останутся в моих сияющих стихах,

и людям будет мил твой длинный взор

счастливый,

пока есть на земле цикады и оливы

и влажный гиацинт в алмазных

светляках.

Так говорил поэт смеющейся царевне

под тонкою луной, в стране далекой,

древней...

Похоже, «Всегда» не означает «Навечно».

В эти последние ночные часы мне пришла мысль ослепить себя, чтобы не видеть больше ничего, чтобы вечно внутренним взором созерцать только эти золотые глаза. Я обернулся, я хотел помчаться назад и закричать:

– Нет-нет, я не оставлю тебя!

И все-таки я не сделал этого, а пошел дальше своим путем, день за днем, ночь за ночью, как все. Но вечерами, когда звездная ночь становилась серебристо-синей, я садился к роялю и играл «Лунную сонату». При этом я был совершенно спокоен, а мое сердце переполнялось счастьем; все-таки то, что я сделал, было правильно. Так я могу любить ее вечно, так она хозяйка моей жизни! Кто знает, что случилось бы, не уйди я. Снова и снова под звуки рассыпающихся серебристым дождем триолей я чувствую, как она подходит ко мне и освобождает меня от страданий и забот; я снова слышу ее голос, напоминающий мне матовое золото, усыпанное розами: «Идем домой…»