Траву «патринию»
вразброс облепили белые росы
если б нарвать
этих растений осенних букетик,
да подарить его некому...
Траву «патринию»
вразброс облепили белые росы
если б нарвать
этих растений осенних букетик,
да подарить его некому...
Чукотки лето коротко,
как в тесных тучах солнца прогляд.
Уж скоро струны ливней дрогнут
и стукнет осень ноготком
в мое окно.
Уже любимой не подаришь -
уже отцвел чукотский ландыш,
и одуряюще, как маг,
не полыхнет полярный мак.
Последние глотки лимана
осталось берегу цедить.
Но почему дано ценить
лишь то,
чего всегда
так мало!..
— Что ты несешь, Ёжик?
— Море.
— Зачем тебе море?
— Скоро зима, а я все один да один...
Теперь бездомный не построит дома,
Кто одинок, тот будет одинок.
Не спать, читать, ронять наброски строк,
Бродить аллеями по бурелому,
Когда осенний лист шуршит у ног.
После очередного спектакля, уже в гримёрке, глядя на цветы, записки, письма, открытки, Раневская нередко замечала:
— Как много любви, а в аптеку сходить некому...
Разбивается солнца скорлупка,
вытекает рассвета желток,
закурила меня словно трубку
моя жизнь и пустила в поток.
Дым клубился над светом осенним,
заплывал наш рассвет синяком.
Я молчу, будто пьяный Есенин
вдруг забрёл в свой покинутый дом.
Наверно, так нужно, так надо,
Что нам на прощанье даны:
Осенний огонь листопада
И льдистый покров тишины...
Вот одиночество, когда в толпе, средь света,
В гостиных золотых, в тревоге боевой,
Напрасно ищет взор сердечного привета,
Напрасно ждет душа взаимности святой...
Когда вблизи, в глазах, кругом лишь все чужие...
Из цепи прерванной отпадшее звено,
Когда один грустит и далеко другие,
Вот одиночество!... Как тягостно оно!
С детства одиночество постепенно обволакивало меня, подобно жидкости. Я задыхался, но теперь отрастил жабры и с легкостью могу дышать, играючи исследуя все глубины и высоты этого бесконечного океана.