Семён Григорьевич Фруг

О грядущем ни намека,

Мысли свет и сердца жар

О минувшем — ни следа…

Не пленив мечтой напрасной,

Отражается всегда

Ей, холодной и прекрасной,

Лишь обманчиво глубоко

Подношу я этот дар.

С их зеркальной глубиной

И мерцанье грез лучистых,

Все в очах лазурно-чистых:

И созревшей страсти зной-

И созревшей страсти зной,

Все в очах лазурно-чистых

И мерцанье грез лучистых.

С их зеркальной глубиной

Подношу я этот дар

Лишь обманчиво глубоко

Ей, холодной и прекрасной.

Отражается всегда…

Не пленив мечтой напрасной

О минувшем — ни следа.

Мысли свет и сердца жар.

О грядущем ни намека.

Другие цитаты по теме

Не поможет вам ни бесчестье, ни измена или отъезд в дальние страны. Вам придется себя убить.

Пашем день за днём, чтобы

Купить телек или купить дом;

Сходить в Универ, чтобы спать пять лет,

Чтобы стать никем, выкинуть диплом.

Чтобы что?

Чтобы стать Землёй. В конце концов — мы почвы слой.

Баю-бай, весь этот мир уснёт тревожным сном.

Человечество напоминает альтернативный исход фильма-катастрофы: супергероев нет. Мир никто не спас.

— Одно я знаю точно — все кошмары

приводят к морю.

— К морю?

— К огромной раковине в горьких отголосках,

где эхо выкликает имена -

и все поочерёдно исчезают.

И ты идёшь один... из тени в сон,

от сна — к рыданью,

из рыданья — в эхо...

И остаётся эхо.

— Лишь оно?

— Мне показалось: мир — одно лишь эхо,

а человек — какой-то всхлип...

Пойдешь пешком вперед. А там не ждут, но кажется тебе, что ты там нужен.

Сожги мой крик в тишине.

Забудь мой образ, прошу...

Я не хочу быть как все

Забудь меня, я ухожу.

Любви просроченной дурман кладём на памяти мы полку.

Ведь поддаваться на обман, увы, нет никакого толку.

Любовь — обман, и жизнь — мгновенье,

Жизнь — стон, раздавшийся, чтоб смолкнуть навсегда!

К чему же я живу, к чему мои мученья,

И боль отчаянья, и жгучий яд стыда?

К чему ж, не веруя в любовь, я сам так жадно,

Так глупо жду её всей страстною душой,

И так мне радостно, так больно и отрадно

И самому любить с надеждой и тоской?

На столе белел чистый лист бумаги, и, выделяясь на этой белизне, лежал изумительно очиненный карандаш, длинный как жизнь любого человека, кроме Цинцинната, и с эбеновым блеском на каждой из шести граней. Просвещенный потомок указательного перста.