Если ты умер, то тебя невозможно воскресить.
Разве в такой ситуации люди не прощаются? Будь сильным, дитя. И не делай такое грустное лицо.
Если ты умер, то тебя невозможно воскресить.
Разве в такой ситуации люди не прощаются? Будь сильным, дитя. И не делай такое грустное лицо.
Бог жалует тяжкой смертью тех, кого препаче любит. Я вот тоже хочу в муках умереть. Может, мне за то грехи простятся. Много их было...
Больно было по-прежнему. Когда долго человека знаешь, в смысле прямо по-настоящему знаешь, как-то трудно свыкнуться с мыслью, что он вдруг взял и в одну ночь помер.
Ещё далёко асфоде́лей
Прозрачно-серая весна.
Пока ещё на самом деле
Шуршит песок, кипит волна.
Но здесь душа моя вступает,
Как Персефона, в легкий круг,
И в царстве мёртвых не бывает
Прелестных загорелых рук.
Справа и слева — кругом лишь огонь
И огонь, от него не уйти,
Забыв обо всём, не чувствуя боль,
Шли вперед — нет другого пути!
Зачем нас всегда сберегала судьба,
Для чего укрывала от пуль?
Нашей наградой стала земля -
В братской могиле уснуть.
Рано или поздно, так произойдёт,
Все погаснут звёзды, небо упадёт.
Грустная минута, горе через край.
Так захочешь чуда, что поверишь в рай.
— Что будет, когда я умру?
— Не говори так.
— Нет, правда. Когда я умру, и меня похоронят, тебе не надо будет возвращаться домой. Что тогда будет?
— Не знаю.
— Ты когда-нибудь осядешь на месте?
— Доктор этого не сделает, и я не могу. Я продолжу путешествовать.
— И продолжишь меняться. Лет через 40-50 появится женщина, идущая по рынку на какой-нибудь планете в миллиардах миль от Земли, но она уже не будет Розой Тайлер. Она даже не будет человеком.
Я слышал, как люди машинально повторяли похоронные слова, как будто и им не предстояло в своё время играть роль в подобной же сцене, как будто и они не должны были умереть. Но я был далёк от того, чтобы презирать эти обряды. Есть ли хоть один обряд, который человек в своём невежестве мог назвать бесполезным? Они возвращали спокойствие Элеоноре, они помогали ей перейти ту страшную грань, к которой мы все приближаемся, и ощущение которой никто из нас не мог предвидеть. Я удивляюсь не тому, что человеку нужна религия. Меня удивляет то, что он считает себя всегда достаточно сильным, чтобы сметь отбрасывать религию. Мне кажется, что его слабость должна была бы побуждать его признавать их все. В окружающей нас густой ночи есть ли хоть один луч света, который мы могли бы оттолкнуть? Среди увлекающего нас потока есть ли хоть одна ветка, за которую мы могли бы не ухватиться?
Что-то внутри него умерло в тот день. Его разум не выдержал, когда он наблюдал за смертью того человека.
Умер её отец, но об этом никто не знает. Кости его не погребли, заупокойную не отпели. Вот его дочь каждый год в день его смерти и плачет — память рода требует грусти.