Последнее королевство (The Last Kingdom)

В мгновения страха доверяюсь тебе. Тебе, чье слово я славлю, тебе, на кого уповаю. И не убоюсь я боли, ибо что мне сделает человек? Ничего. Ведь избавил ты уже мою душу от гибели и ноги мои от преткновения, чтобы нашел я дорогу к тебе.

Другие цитаты по теме

Ты не боишься ужасов ночи,

Стрелы, летящей в небо,

Язвы, ходящей во мраке,

Заразы, опустошающей в полдень.

Падут подле тебя тысячи

И десять тысяч одесную тебя,

Они приблизятся к тебе.

Только смотреть будешь очами своими

И видеть возмездие нечестивого.

Ибо ты сказал:

«Господь — упование моё».

Всевышнего избрал ты прибежищем своим.

Ибо Ангелам Своим заповедует о тебе

Охранять тебя на всех путях твоих.

Возьмут тебя на руки и понесут,

И не приткнешься о камень ногою твоей.

На аспида и василиска наступишь,

Попирать будешь льва и дракона.

Господи спаси,

Господи спаси и сохрани...

Господи, господи, прости нас, грешных...

Утешения нет ни вверху, ни здесь... Только мы — маленькие, одинокие, суетящиеся, воюющие друг с другом... Я молюсь себе, за себя.

— Так ты очень молишься Богу, Соня?

— Что бы я без Бога-то была?

— Тебе Бог за это что делает?

— Молчите!

Но страх для немощного, а человек столько раз доказывал, как он может быть велик, к величию и надо обращаться, образ Божий искать в закоулках души, а не шантажировать слабости и падшесть человеческого устроения. Страх — это ведь всегда хоть маленький, но шантаж, торг.

Молитва — это не строки, прочитанные в книге. Даже если это священные книги псалмов. Молитва — это, главным образом, движение души.

Голос отца Бурака призвал их к молитве: верующие встали на колени в снег вокруг освещенного дерева, остальные наклонили головы и утверждали свою веру в человека с таким же рвением, с каким их товарищи взывали к бесконечному.

Меня так и подмывает прижать этого парня к стенке, тряхнуть раз-другой для порядка и хорошенько потолковать насчёт того, какой, интересно, бог, по его мнению, станет прислушиваться к его молитвам.

— Сразишься, Хэстин, и потеряешь воинов.

— У меня много воинов.

— А жизнь одна! И я намерен отнять ее.

И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается! А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. А то, бывало, девушка, ночью встану — у нас тоже везде лампадки горели — да где-нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут. И об чем я молилась тогда, чего просила — не знаю; ничего мне не надобно, всего у меня было довольно.

— Как и я, как, пожалуй, многие в Уэссексе, моя жена боится этого. Того, что будет написано в дальнейшем. Неопределенности грядущего.

— А дальше, милорд, будет жизнь. Она продолжится, как и всегда.

— Но каким образом? Кто будет править? Какого Бога будут славить? На каком языке говорить? Чей закон одержит верх?

— Вы прожили свое время, скоро наступит время других. Бог... или боги — сами решат.