Вежливость, говорил он себе, — это только отсутствие раздражения, которое прорывается при дурных манерах.
Вежливость — это только отсутствие раздражения, которое прорывается при дурных манерах.
Вежливость, говорил он себе, — это только отсутствие раздражения, которое прорывается при дурных манерах.
Вежливость — это только отсутствие раздражения, которое прорывается при дурных манерах.
— Вот они, эти женщины, — повторял господин де Реналь. — Вечно у них там что-то не ладится. Уж больно они хитро устроены.
Я ласково улыбаюсь Джокки, в душе желая этой любопытной скотине немедленной насильственной смерти.
Я очень трепетно отношусь к правилам хорошего тона. Как передать тарелку. Не кричать из одной комнаты в другую. Не распахивать закрытую дверь без стука. Пропускать вперед даму. Цель всех этих бесчисленных простых правил — сделать жизнь лучше. Мы не можем жить в состоянии хронической войны с родителями — это глупо. Я тщательно слежу за своими манерами. Это не какая-нибудь абстракция. Это всем понятный язык взаимного уважения.
Странное действие брака, каким сделал его XIX век! Скука супружеской жизни наверняка убивает любовь, если она и была до брака, и при этом, говорит некий философ, супруги, достаточно богатые, чтобы не работать, очень скоро не знают, куда деваться от скуки, до того недоедают им мирные семейные радости. А среди женщин только очень сухие натуры не начинают в браке мечтать о любви.
Я думаю, лет через тридцать министры сделаются немного половчее, но уж, конечно, это будут такие же отменно честные люди, как и сейчас.