Она была неисправимо бесчестна.
Это был чистый вздор. Во мне не было ничего даже отдаленно напоминающего розу.
Она была неисправимо бесчестна.
Я был здесь, но я был и там тоже, завороженный и в то же время испуганный бесконечным разнообразием жизни.
Ей всегда казалась невыносимой мысль, что обстоятельства могут сложиться не в её пользу, и должно быть, она с ранних лет приучилась к неблаговидным проделкам, помогавшим ей взирать на мир с этой холодной, дерзкой усмешкой и в то же время потворствовать любой прихоти своего упругого, крепкого тела.
Он рано узнал женщин и, избалованный ими, научился их презирать – юных и девственных за неопытность, других за то, что они поднимали шум из-за многого, что для него, в его беспредельном эгоцентризме, было в порядке вещей.
Чутье к основным нравственным ценностям отпущено природой не всем в одинаковой мере.
Тридцать – это значило еще десять лет одиночества, все меньше друзей-холостяков, все меньше нерастраченных сил, все меньше волос на голове. Но рядом была Джордан, в отличие от Дэзи не склонная наивно таскать за собою из года в год давно забытые мечты.
И я пошел, а он остался в полосе лунного света – одинокий страж, которому нечего было сторожить.
То был новый мир, вещественный, но не реальный, и жалкие призраки, дышащие мечтами, бесцельно скитались в нём...