Существует только два вида людей: праведники, которые считают себя грешниками, и грешники, которые считают себя праведниками.
Неужели все люди либо жестоки до безумия и противоборства хладнокровия с алчностью, либо глубоко несчастны? Редкие люди хранят человечность, я таких пока не встречала. Все мы не без греха.
Все люди творят одно и то же. Им может казаться, что они грешат неповторимо, но по большей части в их мелких пакостях нет ничего оригинального.
Похоть. Жадность. Лень. Обжорство. Зависть. Гнев. Гордыня. Люди зовут их семью смертными грехами. Разумеется, непомерные желания погубят любого. Но именно эти чувства необходимы, чтобы понять, что значит — быть человеком.
Греха никакого на свете нет, и добродетели тоже нет. А есть только то, что люди делают. Тут одно от другого не оторвёшь. Некоторые их дела хорошие, некоторые плохие, вот и всё, а об остальном никто судить не смеет.
— Помните, вы прочли нам шестнадцать стихов из четвёртой главы «Бытия», и мы обсуждали их вместе?
— Как же, помню. Давненько это было.
— Почти десять лет назад, — сказал Ли. — Повесть эта врезалась мне в душу, и я стал вдумываться в неё, слово за словом. И чем больше вдумывался, тем глубже делался её смысл. Тогда я сравнил разные переводы — они оказались довольно близки. Только на одном месте я споткнулся — там, где Иегова спрашивает Каина, почему тот огорчился. Согласно английской Библии, изданной при короле Иакове, Бог говорит: «Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечёт тебя к себе, но ты будешь господствовать над ним». Меня остановило «будешь господствовать», ибо это — обещание Каину, что он победит грех. Затем я раскрыл американскую Стандартную Библию, совсем недавно вышедшую, — продолжал Ли, отпив кофе из чашки. — И она переводит иначе: «Но ты господствуй над ним». Это ведь совсем иное дело. Тут не обещание, а приказ. И забрало меня за живое. Что ж, думаю, за слово стоит в оригинале, в подлиннике Библии, допускающее такие разные переводы?
— Но почему же тебя так заинтересовало это место? — спросил он.
— Мне казалось, что человек, способный сложить ту великую повесть, в точности знал, что хочет сказать, и слова его не допускают разнотолков.
— Ты говоришь «человек». Значит, не думаешь, что это книга божественная, писанная перстами Бога?
— Я думаю, что ум, создавший эту повесть, был умом божественным. У нас в Китае было несколько таких умов. Через два года [изучения древнееврейского языка] мы почувствовали, что можем приступить к вашим шестнадцати стихам из четвёртой главы «Бытия». Старцы также признали стих седьмой очень важным. «Будешь господствовать»? «Господствуй»? И вот какое золото намыли мы долгими трудами: «Можешь господствовать». «Ты можешь господствовать над грехом». Разве не ясно? — воскликнул он. — Американская Стандартная приказывает людям господствовать над грехом, как господствуют над невежеством. Английская королевская сулит людям непременную победу над грехом, ибо «будешь господствовать» — это ведь обещание. Но древнееврейское слово «тимшел» — «можешь господствовать» — дает человеку выбор. Быть может, это самое важное слово на свете. Оно говорит человеку, что путь открыт — решать предоставляется ему самому. Ибо если «ты можешь господствовать», то верно и обратное: «а можешь и не господствовать». Важен всякий завет, повлиявший на мышление, на жизнь бесчисленных людей. Многие миллионы ваших верующих слышат эти слова как приказ: «Господствуй» — и делают весь свой упор на повиновение. А другие миллионы слышат: «Будешь господствовать» — как предопределение свыше. Что бы они ни сделали, всё равно будет то, что предопределено заранее. Но «можешь господствовать»! — ведь это облекает человека величием, ставит его вровень с богами, и в слабости своей, в грязи и в скверне братоубийства он всё же сохраняет великую возможность выбора. — Голос Ли зазвучал торжествующей песнью. — Он может выбрать путь, пробиться и победить.
… чёрт в наказании грешника обязан быть справедливым, как ангел в вознаграждении праведника.
Многие люди, рабы желудка и сна, проводят жизнь без образования и воспитания, подобно бродягам, причем, вопреки природе, тело служит им для наслаждения, а душа — в тягость.
... процитировал Владимира Соловьева: «Наша задача — понять наше предназначение. А как только мы его поймём, мы сразу его и исполним», — ну, Владимира, конечно, того, который Сергеевич. Но, видите ли, если бы задача была только понимать или, как в замечательной гипотезе Зотикова, которую я уже озвучивал, как-то поиграть в эти прятки и найти… Мне кажется, когнитивной задачи недостаточно. Задача — именно что-то сделать. Но вот что сделать? Интересную очень гипотезу предложил Юлий Дубов: ... поскольку божество безгрешно, то человек с самого начала, ещё с яблока, создан для того, чтобы грешить. То есть Господь как бы нами грешит — и за этот счёт приобретает вот такой опыт. Очень экзотическая версия, но выдающая типичного атеиста. Я все-таки думаю, что действительно человек создан для борьбы с неким самоуверенным, наглым и сознающим себя злом. Вот Мария Васильевна Розанова, с которой я тоже снесся по этому поводу, она как раз считает, что человек и создан для борьбы с сознательной мерзостью; мерзость, которая себя сознает и себе радуется, — вот только она зло. Но опять-таки другой вопрос: а кто же тогда создал эту мерзость? Тогда мы впадает в гностицизм. Ну, это всё… Я говорю, что обсуждение продолжается, потому что пока мы не поймём, зачем мы созданы, мы, видимо, этого предназначения не исполним. Кто-то замечательно мне написал, что человек лучше всего производит заблуждения. Так вот, весь вопрос в том, зачем Господу столько заблуждений?
Мы все похожи друг на друга. Мы одинаково гнусные. Мы безобразничаем, плюем в души окружающих, и не хотим, чтобы плевали в душу нам. Как глупо и подло. Мы можем простить почти все грехи самим себе, а вот чужие грехи…
Cлайд с цитатой