Ли Каун Ю

Первый русский спутник, запущенный в космос в октябре прошлого года, символизировал новую эру в науке и технологиях, в покорении человеком природы. [...] Однако вместо радости и ликования он принес в одну из частей света ужас и уныние. Американцы из кожи вон лезли, стараясь запустить свой спутник, — их подстегивал страх, что спутники под управлением русских могут использоваться для завоевания или разрушения Америки. Человек сумел покорить космос, но так и не справился со своими первобытными инстинктами и эмоциями, которые требовались ему в каменном веке, но мешают в веке космическом.

Другие цитаты по теме

На капиталистическом Западе привыкли решать все проблемы при помощи денег — и к чему это привело? Посмотрите на тот же Бродвей в Нью-Йорке. Вы увидите бездомных, бродяг на улице. Причем их сегодня больше, чем в 1950-х и 1960-х годах, перед началом программы «Великое общество». Почему? Почему все только ухудшилось после того, как президент, движимый сочувствием, вдохновился грандиозным видением богатого и процветающего общества, где никто не обойден заботой — будь то черные или национальные меньшинства, или бездомные и безработные? В итоге в стране стало еще больше несчастных и униженных, обездоленных и нищих. В чем причина? Неужели мы не усвоили этот урок? И где тогда бродяги в Сингапуре? Покажите мне хотя бы одного. Вот чем я горжусь.

Ночь. Чужой вокзал.

И настоящая грусть.

Только теперь я узнал,

Как за тебя боюсь.

Грусть — это когда

Пресной станет вода,

Яблоки горчат,

Табачный дым как чад

И, как к затылку нож,

Холод клинка стальной, —

Мысль, что ты умрёшь

Или будешь больной.

Неужто там, на донце души, всего-то и есть, что страх одиночества и бесприютности, боязнь показаться таким, каков есть, готовность переступить через себя?..

Я знаю их — часы скорбей:

Мученья, упованья, страх,

Тиски обид, шипы страстей,

Цветы, рассыпанные в прах;

Бездонный ад над головой,

Пучины стон, недуг зари

И ветра одичалый вой -

Они со мной, они внутри.

Иной бы это разбренчал

На целый мир, как скоморох;

Но я о них всегда молчал:

Их знаешь ты, их знает Бог.

В них не было ничего. Никакого выражения вообще. И в них не было даже жизни. Как будто подёрнутые какой-то мутной плёнкой, не мигая и не отрываясь, они смотрели на Владимира Сергеевича. . Никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас, когда он посмотрел в глаза ожившего трупа. А в том, что он смотрит в глаза трупа, Дегтярёв не усомнился ни на мгновение. В них было нечто, на что не должен смотреть человек, что ему не положено видеть.

Они принялись скакать вокруг него, выкрикивая: «Изменник!», «Мыслепреступник!» — и девочка подражала каждому движению мальчика. Это немного пугало, как возня тигрят, которые скоро вырастут в людоедов. В глазах у мальчика была расчетливая жестокость, явное желание ударить или пнуть Уинстона, и он знал, что скоро это будет ему по силам, осталось только чуть-чуть подрасти.

Прежняя умственная и эмоциональная пытка, когда не можешь выдержать состояния одиночества, хочешь, чтобы кто-то был рядом, но приходишь в ярость, когда некто к тебе подходит, боишься, что, если он приблизится, произойдет то, о чем и сказать нельзя, так что в конечном счете страх от этого становится невыносимым, а одиночество — единственным выходом, возвращалась, кажется, на крути своя.

Мы лучше будем жить в страхе перед неизведанным новым, чем позволим себе дать шанс пойти дальше и найти себя... ведь нам так привычней...