Хорошая смерть — это собственная награда.
Достойная смерть сама по себе награда.
Хорошая смерть — это собственная награда.
— В Лондоне болтают, будто ты ходишь по ночным улицам Бирмингема голым, разбрасываешь деньги и говоришь с мертвецами. А еще, что ты обнаглел настолько, что считаешь возможным вызывать евреев в домик сельской местности, где ты живешь, и указывать им какие цены ставить.
— Ну ты же пришел.
— А может, я просто проходил мимо?
Твоя домработница сказала, что ты страдаешь от такого количества старых ран прежней активной жизни, что твоя голова похожа на разбитую вазу, на которую села задницей лошадь.
— Ты все еще в деле, Томми. У тебя нет Маргита, чтобы свалить.
— Нет. И мне не интересно стрелять в чаек.
— Стрелять в министров куда лучше?
— Твоя деревня лежит в руинах, а твои припасы не безграничны. Пройдет не так уж много времени, и твоя крепость разрушится изнутри. Думаешь, твои люди сохранят дисциплину, когда колодцы пересохнут, а кладовые опустеют?
— Робер, ты не знаешь моих людей. Они не боятся смерти. Наоборот, приветствуют ее как награду за свои труды.
— Отлично! Тогда они будут щедро вознаграждены.
Он смешанной религии, поэтому абсолютный безбожник. Он был усыновлен самим сатаной, но тот вернул его из-за страха, что он зашибет его по неловкости.
— Скрыв имя, которое, наверняка, тебе известно, ты подтвердил, что пошел на сделку с этими людьми. Это ты рассказал им про туннель, ты рассказал им про сделку с Советами. И второе, тот, о ком ты умолчал — мой враг, иначе ты бы не покрывал его. Ты перешел черту, Алфи. Мой сын у них в заложниках!
— И какую же черту я, по-твоему, пересек? Сколько отцов, сколько сыновей ты порезал, убил, порешил как скот! Виновных и невинных! Ты отправил их прямо в ад! А теперь ты стоишь здесь и осуждаешь меня? Стоишь здесь и говоришь, что я пересек какую-то черту! Если хочешь выстрелить в меня, найди для этого какую-то достойную причину.
— Хорошо сказано, Алфи, очень хорошо.
— Томми, я не знал, что они заберут твоего мальчика...
— Да, я это понял.