Нет, мы не уходим. Но когда у нас есть что-то ценное — мы бежим. Мы бежим, и бежим так быстро, как можем. И не перестаем бежать, пока не убежим от угрозы.
— Мы не можем стоять тут вечно!
— Есть идеи?
— Да. Как обычно. Бежим!
Нет, мы не уходим. Но когда у нас есть что-то ценное — мы бежим. Мы бежим, и бежим так быстро, как можем. И не перестаем бежать, пока не убежим от угрозы.
— Что? Снег, способный помнить? Какая глупость.
— А что плохого в глупости?
— Ничего. Я же еще с тобой разговариваю.
— Вам понравится Венеция. И многие её любили. Байрон, Наполеон, Казанова. Ооо, кстати. 1580 год. А нет, ничего. Казанова родится лишь через 145 лет. Не хотелось бы с ним пересекаться. Я ему курицу задолжал.
— Ты задолжал Казанове курицу?
— Долгая история. Мы заключили пари.
— Иголка остановилась на пластинке...
— На пластинке? О Господи, парень! Ты что, никогда не слышал о скачивании?!
— И это сказал Уинстон Черчилль.
— Удивительно, не так ли? Вся эта боль и страдания... и одиночество... и всё это лишь сделало его добрее.
— Но ты не могла знать его реакцию.
— Не могла. Но я видела это раньше. Очень-очень старый, очень-очень добрый и самый-самый последний в своём роде. Немного знакомо, не так ли?
— Вы новый смотритель?
— Обычно меня зовут Доктором или смотрителем, или «Убирайся с этой планеты»... Хотя, по сути дела, это нельзя назвать именем…