Красота твоя — светильник, чей огонь меня привлёк.
Чтоб сгореть в огне жестоком, я лечу, как мотылёк.
Кто приговорен к разлуке, тот взывает: «Пощади!»
Юной прелести царица, пощади: я одинок!
Обезумел я, увидев: ты, как пери, хороша.
Так верни мне ясный разум, ибо жребий мой жесток!
Покачиваясь, голубок раздувал перышки на груди и приглаживал их коралловым клювом. Сердце сдавило болью — одиночество, вечное одиночество! Часто в лесном уединении Флори встречалось что-то — птица, дерево, цветок, — что могло бы быть несказанно прекрасным, если бы рядом была близкая душа. Красота бессмысленна, если не с кем ею поделиться.
Ты знаешь,
Мне так надоели вокзалы...
Хотя в глубине понимаю,
Что лучше пусть будут вокзалы,
Чем город, в котором тебя слишком мало.
Я, кажется, вновь повторяюсь.
Темнеет; терплю, вспоминаю
О том, как мне было с тобою мечтать.
Ты знаешь,
Я все еще так удивляюсь
Тому, как все в жизни циклично...
И я почему-то пишу тебе письма,
Но все равно не отправляю.
И дождь мне опять намекает
О чем-то ненужном и личном.
Считаю минуты, пытаюсь уснуть.
А ночь так свежа, и пахнет сирень,
Гудят провода.
Останешься ты стеречь свою тень,
Один, как всегда.
Ты писем не будешь писать и стихов
Про ревность и грусть,
Не станешь моих дожидаться шагов,
И я не вернусь.
Квазимодо остановился под сводом главного портала. Его широкие ступни, казалось, так прочно вросли в каменные плиты пола, как тяжелые романские столбы. Его огромная косматая голова глубоко уходила в плечи, точно голова льва, под длинной гривой которого тоже не видно шеи. Он держал трепещущую девушку, повисшую на его грубых руках словно белая ткань, держал так бережно, точно боялся ее разбить или измять. Казалось, он чувствовал, что это было нечто хрупкое, изысканное, драгоценное, созданное не для его рук. Минутами он не осмеливался коснуться ее даже дыханием. И вдруг сильно прижимал ее к своей угловатой груди, как свою собственность, как свое сокровище... Взор этого циклопа, склоненный к девушке, то обволакивал ее нежностью, скорбью и жалостью, то вдруг поднимался вверх, полный огня. И тогда женщины смеялись и плакали, толпа неистовствовала от восторга, ибо в эти мгновения... Квазимодо воистину был прекрасен. Он был прекрасен, этот сирота, подкидыш, это отребье; он чувствовал себя величественным и сильным, он глядел в лицо этому обществу, которое изгнало его, но в дела которого он так властно вмешался; глядел в лицо этому человеческому правосудию, у которого вырвал добычу, всем этим тиграм, которым лишь оставалось клацать зубами, этим приставам, судьям и палачам, всему этому королевскому могуществу, которое он, ничтожный, сломил с помощью всемогущего Бога.
Что согревает душу, заледеневшую от одиночества? Что станет лучшим подарком? Конечно, любовь! Любовь пламенная, страстная и романтичная, чувственная и нежная.
Я обожаю сказку «Красавица и Чудовище». Она о том, что любовь — это история о душе. Но вместе с тем мне очень нравится мысль, что красота не бессмысленна, и в купе с любовью она может спасти мир. Ну или хотя бы одно единственное чудовище…
Я не влюблен. Я заворожен, заворожен этим местом и этой женщиной, уже не очень молодой, но именно поэтому бесконечно прекрасной.
И никого. Пустой и длинный день.
Бывает одиночество такое,
Что хочется хоть собственную тень
Потрогать молча на стене рукою.
Cлайд с цитатой