Дождю все равно на тебя, и на то, что случится после. Ему все равно на твой кашель, на твой давно не излечимый бронхит, и хрипы. Он просто льет.
На секунду, я вспомнила строчки из песни Джессики Рэббит, что пела в этом баре из фильма. «Почему ты не поступаешь правильно, как другие мужчины?» Эта фраза словно характеризовала всех, кто был у меня до этого момента.
Дождь делает контуры размытыми. Нет больше четких теней и границ между пешеходами и их отражениями в лужах.
Это не тайна для королевства, да и они не стесняются в своих выражениях называя меня шлюхой, но в конечном то итоге, перестаешь замечать все эти замечания простолюдинов. У них своя неудовлетворенная жизнь, что касается далеко не постели, а моя…она печальна до ужаса, и только касается это всего лишь любви.
Есть боль. Боль через которую выдыхаешь дым никотина в сторону ушедшей от тебя прочь пассии. Боль с которой получаешься пощечину от самого близкого и родного мужчины, но продолжаешь любить его. Боль сквозь которую забираешь со стола свернутые пополам крупные купюры, как плату за самую роскошную ночь в мире, а внутри, на более мелкой надпись «Тебе на такси». И самое гадкое в этом то, что такую боль практически невозможно излечить любовью, наркотиками, нежностью или же заглушить алкоголем.
Брось эти глупости, и это переживём!
Расточительство – тратить себя на кого попало,
Я укрываюсь грёз своих покрывалом,
И наконец-то иду гулять под дождём.
Я никак не ожидала, что его отсутствие моя душа воспримет так ужасно. Это не потому что теперь я должна проводить одна ночи, просто человек, что дарит столько удовольствия вдруг покидает тебя – удар по самому больному, что только у тебя есть.
На улице — дождик и слякоть,
Не знаешь, о чём горевать.
И скучно, и хочется плакать,
И некуда силы девать.
Глухая тоска без причины
И дум неотвязный угар.
Давай-ка, наколем лучины,
Раздуем себе самовар!
Авось, хоть за чайным похмельем
Ворчливые речи мои
Затеплят случайным весельем
Сонливые очи твои.
«Я горжусь тобой, мой мальчик». Это то, что заставляет меня быть лучше, что позволяет держаться, когда, кажется, что хочется сломаться, и что просто греет душу, когда я непроизвольно сглатываю нарастающий ком слез, как тот самый запуганный мальчик, который вырос и не признает насилие, как способ решения проблем.
Генрих III понимал, что война неизбежна. Он мог позволить себе быть примерным братом, что любил свою милую сестру, как женщину по родству, как человека в чьих жилах течет кровь их королевы-матери, но стоило ему закрыть глаза, как в туже секунду он вспоминал тот образ Марго, когда она по праву была Его. Его женщиной, что дает прикоснуться к бархатной коже бедер. Его женщиной, что слушает каждое недовольство, каждое беспокойство, каждую тревогу и готова прижать к груди, чтобы просто успокоить разгорячённый, мужской нрав. И вот сейчас, он, глотая ревность, позволяет ее супругу иметь столько фавориток, что чтобы сосчитать ему не хватило бы пальцев рук. Но что остается королю? Ревновать, когда хочешь оказаться на месте гасконца? Быть ее тенью, когда желаешь стать ее мужчиной? Генрих III ненавидел себя, любовь, что испытывает к сестре и натуру ее супруга, что мог бы стать верным, преданным мужчиной, кои будет целовать руки своей королеве, но вместо этого, неблагодарный гасконец выбрал путь изменника с самой сомнительной репутацией среди семьи, но с репутацией роскошного любовника среди женщин при дворе. Это Генрих III ненавидел еще больше.
С утра я тебя дожидался вчера,
Они догадались, что ты не придёшь,
Ты помнишь, какая погода была?
Как в праздник! И я выходил без пальто.
Сегодня пришла, и устроили нам
Какой-то особенно пасмурный день,
И дождь, и особенно поздний час,
И капли бегут по холодным ветвям.
Ни словом унять, ни платком утереть...
Cлайд с цитатой