Виктор Пелевин. Бэтман Аполло

Другие цитаты по теме

— Но в чём смысл? — спросил я. — Что, так всю жизнь глядеть на небо и облака? У нас этого мужичонку, — я кивнул на экран, — со времен Петра Первого пытаются одеть во что-нибудь европейское. И сбрить ему бороду…

— Знаю, — сказала Софи. — Колониальная эксплуатация, Рама. Западный образ жизни требует от человека чудовищного количества игры. Каждый день, каждый миг. Западная культура построена на одной тайной аксиоме — что жизнь, протекающая в визуально привлекательных формах, уже в силу этого является приемлемой. Аполло воспитал целые поколения доноров, реагирующих не на реальность жизни, а на картинку этой реальности. Для кинозрителя нет разницы между «быть» и «выглядеть». Ты становишься генератором визуальных образов, которые в идеале должны вызывать чужую зависть. Ты всё время занят перформансом, который должен убедить других и тебя самого, что ты успешен и счастлив. Ты всю жизнь работаешь источающим боль манекеном, сравнивающим себя с отражением других восковых персон… Если интересно, посмотри на посмертную маску вашего Петра. Многое поймёшь.

— Скажите, Энлиль Маратович, — спросил я, — а что вы увидели про Самарцева?

— Да он детские стихи пишет, — ответил Энлиль Маратович. — На сетевом диалекте. А потом вешает на подростковых сайтах. «Звери спят и только йожег продолжает аццкий отжиг…»

Подняв одно, я попробовал откусить от него — совсем как сделал бы на земле. Ничего не получилось. Яблоко с электрическим треском лопнуло и исчезло, а я…

Я вдруг испытал сладкую грусть. И понял, что человеку не надо жалеть утраченного. Просто потому, что оно никогда на самом деле не принадлежало ему, а значит, не было и утраты. Эта мысль и освобождала, и грела. Странным, однако, было то, что я перед этим не думал об утратах.

— Вот так и от нас ничего не останется, — вздохнул Кедаев. — All we are is dust in the wind...

— Ну-ну, — сказал я. — Без вредных обобщений.

Достаточно было спокойно подумать три секунды, чтобы все понять.

Вот только где их взять, эти три спокойных секунды? У кого в жизни они есть? Мы не только живем, но и умираем на бегу — и слишком возбуждены собственными фантазиями, чтобы остановиться хоть на миг.

Детки твои в Кишиневе хотят каждый по айпэду, чтобы побыстрей познакомиться с педофилами, изучить производство наркотиков и склониться к самоубийству.

— Но в чём смысл? — спросил я. — Что, так всю жизнь глядеть на небо и облака? У нас этого мужичонку, — я кивнул на экран, — со времен Петра Первого пытаются одеть во что-нибудь европейское. И сбрить ему бороду…

— Знаю, — сказала Софи. — Колониальная эксплуатация, Рама. Западный образ жизни требует от человека чудовищного количества игры. Каждый день, каждый миг. Западная культура построена на одной тайной аксиоме — что жизнь, протекающая в визуально привлекательных формах, уже в силу этого является приемлемой. Аполло воспитал целые поколения доноров, реагирующих не на реальность жизни, а на картинку этой реальности. Для кинозрителя нет разницы между «быть» и «выглядеть». Ты становишься генератором визуальных образов, которые в идеале должны вызывать чужую зависть. Ты всё время занят перформансом, который должен убедить других и тебя самого, что ты успешен и счастлив. Ты всю жизнь работаешь источающим боль манекеном, сравнивающим себя с отражением других восковых персон… Если интересно, посмотри на посмертную маску вашего Петра. Многое поймёшь.

О преуспеянии в наши дни свидетельствуют не столько собранные в человеческом жилище материальные объекты, сколько расстояния между ними. Даже в обычных бетонных сотах пустое место стоит куда дороже того, чем его заполняют, включая людей…

На экране была библиотека клуба «Haute SOS». А если точно, мои голые ноги. Елозящие на пустом диване.

Хорошо ещё, что камера была установлена так, что я попадал в кадр не весь. А то был бы совсем позор.

Самым отвратительным было то, что на соседней табуретке сидел Энлиль Маратович. Иштар почему-то полюбила вызывать нас на ковер вдвоем.

— Ладно, — не выдержал Энлиль Маратович. — Хватит. Возмутительно. Рама Второй, надо же знать меру в распутстве!

Мой взгляд ввинтился в ножку табуретки — словно пытаясь отыскать там щель, в которую могла бы спрятаться душа.

— Милый, — нежно прошептала Иштар, — в твоих изменах есть что-то настолько трогательное… Это так свежо…

— Сам не ведает, что творит, — сказал Энлиль Маратович.

— Я в курсе, — ответила Иштар. — Рама, ты чего глаза прячешь? Чего ж ты жалуешься, что я тебя всего высосала? А сам налево ходишь? Значит, силенки еще есть.

— Я не жалуюсь, — буркнул я.

— Он правда не жалуется, — сказал Энлиль Маратович. — Парень держится молодцом. Я бы так не смог. Может, простим на… Какой это раз?

— Пятидесятый, наверно.

Терпи, халдей, аватаром будешь.