— Значит, пусть женщина плачет, страдает, только бы любила вас?
— Что делать, Лариса Дмитриевна! В любви равенства нет, это уж не мной заведено. В любви приходится иногда и плакать.
— И непременно женщине?
— Уж, разумеется, не мужчине.
— Значит, пусть женщина плачет, страдает, только бы любила вас?
— Что делать, Лариса Дмитриевна! В любви равенства нет, это уж не мной заведено. В любви приходится иногда и плакать.
— И непременно женщине?
— Уж, разумеется, не мужчине.
— Мне хочется знать, скоро ли женщина забывает страстно любимого человека: на другой день после разлуки с ним, через неделю или через месяц... имел ли право Гамлет сказать матери, что она «башмаков еще не износила» и так далее.
— На ваш вопрос я вам не отвечу, Сергей Сергеич; можете думать обо мне, что вам угодно.
— Об вас я всегда буду думать с уважением; но женщины вообще, после вашего поступка, много теряют в глазах моих.
— Да какой мой поступок? Вы ничего не знаете.
— Эти «кроткие, нежные взгляды», этот сладкий любовный шепот, — когда каждое слово чередуется с глубоким вздохом, — эти клятвы... И все это через месяц повторяется другому, как выученный урок. О, женщины!
— Что «женщины»?
— Ничтожество вам имя!
— Ах, как вы смеете так обижать меня? Разве вы знаете, что я после вас полюбила кого-нибудь? Вы уверены в этом?
— Я не уверен, но полагаю.
— Чтобы так жестоко упрекать, надо знать, а не полагать.
— ... допускаете ли вы, что человек, скованный по рукам и по ногам неразрывными цепями, может так увлечься, что забудет все на свете, забудет и гнетущую его действительность, забудет и свои цепи?
— Ну, что же! И хорошо, что он забудет.
— Это душевное состояние очень хорошо, я с вами не спорю; но оно непродолжительно. Угар страстного увлечения скоро проходит, остаются цепи и здравый рассудок, который говорит, что этих цепей разорвать нельзя, что они неразрывны.
— Неразрывные цепи! Вы женаты?
— Нет.
— А всякие другие цепи — не помеха! Будем носить их вместе, я разделю с вами эту ношу, большую половину тяжести я возьму на себя.
— Я обручен.
— Ах!
— Вот золотые цепи, которыми я окован на всю жизнь.
— Мне хочется знать, скоро ли женщина забывает страстно любимого человека: на другой день после разлуки с ним, через неделю или через месяц... имел ли право Гамлет сказать матери, что она «башмаков еще не износила» и так далее.
— На ваш вопрос я вам не отвечу, Сергей Сергеич; можете думать обо мне, что вам угодно.
— Об вас я всегда буду думать с уважением; но женщины вообще, после вашего поступка, много теряют в глазах моих.
— Да какой мой поступок? Вы ничего не знаете.
— Эти «кроткие, нежные взгляды», этот сладкий любовный шепот, — когда каждое слово чередуется с глубоким вздохом, — эти клятвы... И все это через месяц повторяется другому, как выученный урок. О, женщины!
— Что «женщины»?
— Ничтожество вам имя!
— Ах, как вы смеете так обижать меня? Разве вы знаете, что я после вас полюбила кого-нибудь? Вы уверены в этом?
— Я не уверен, но полагаю.
— Чтобы так жестоко упрекать, надо знать, а не полагать.
Я любви искала и не нашла. На меня смотрели и смотрят, как на забаву. Никогда никто не старался заглянуть ко мне в душу, ни от кого я не видела сочувствия, не слыхала теплого, сердечного слова. А ведь так жить холодно. Я не виновата, я искала любви и не нашла... ее нет на свете... нечего и искать.
Для несчастных людей много простора в божьем мире: вот сад, вот Волга. Здесь на каждом сучке удавиться можно, на Волге — выбирай любое место. Везде утопиться легко, если есть желание да сил достанет.
Надо думать, о чем говоришь. Болтайте с другими, если вам нравится, а со мной говорите осторожнее!
Расставаться с жизнью совсем не так просто, как я думала... А ведь есть люди, для которых это легко. Видно, уж тем совсем жить нельзя; их ничто не прельщает, им ничто не мило, ничего не жалко... Да ведь и мне ничто не мило, и мне жить нельзя, и мне жить незачем! Что ж я не решаюсь?.. Просто решимости не имею. Жалкая слабость: жить, хоть как-нибудь, да жить... когда нельзя жить и не нужно... Как хорошо умереть... пока еще упрекнуть себя не в чем.