Я пришел к черте, за которой
прекращается ностальгия,
за которой слезы становятся
белоснежными, как алебастр.
Я пришел к черте, за которой
прекращается ностальгия,
за которой слезы становятся
белоснежными, как алебастр.
Поймете ль вы, чужие страны,
Меня в безумии моем?..
Ведь это Юность из тумана
Мне машет белым рукавом!..
Последним шепотом привита,
От Петербурга лишь одна
Осталась мне — всего лишь эта
Коробка спичек Лапшина...
Стихотворная книга это мёртвая осень;
стихи — это чёрные листья
на белой земле,
а читающий голос дуновение ветра:
он стихи погружает
в грудь людей, как в пространство.
Поэт — это дерево
с плодами печали:
оно плачет над тем, что любит,
а листья увяли.
Луна плывет по реке.
В безветрии звезды теплятся.
Срезая речную рябь,
она на волне колеблется.
А молодая ветвь
её приняла за зеркальце.
Есть в дожде откровенье — потаённая нежность
и старинная сладость примеренной дремоты,
пробуждается с ним безыскусная песня,
и трепещет душа усыплённой природы.
Не следует ли раз навсегда отказаться от всякой тоски по родине, от всякой родины, кроме той, которая со мной, пристала как серебо морского песка к коже подошв, живет в глазах, в крови, придает глубину и даль заднему плану каждой жизненной надежды?
— Если ты услышишь: плачет
горький олеандр сквозь тишину,
что ты сделаешь, любовь моя?
— Вздохну.
— Если ты увидишь, что тебя
свет зовёт с собою, уходя,
что ты сделаешь, любовь моя?
— Море вспомню я.
— Если под оливами в саду
я скажу тебе: «Люблю тебя», -
что ты сделаешь, любовь моя?
— Заколю себя.
Я пришел, Лусия Мартинес,
створки губ твоих вскрыть губами,
расчесать зубцами рассвета
волос твоих черное пламя.
Неустанно
гитара плачет,
как вода по каналам — плачет,
как ветра над снегами — плачет,
не моли её о молчанье!
Так плачет закат о рассвете,
так плачет стрела без цели,
так песок раскалённый плачет
о прохладной красе камелий.
Так прощается с жизнью птица
под угрозой змеиного жала.
О гитара,
бедная жертва
пяти проворных кинжалов!
Высокий и узкобедрый,
стройней тростников лагуны,
идет он, кутая тенью
глаза и грустные губы;
поют горячие вены
серебряною струною,
а кожа в ночи мерцает,
как яблоки под луною.