И только дети, полные души, идут туда, где для души нет места.
Кто будет этот смертный зрелый мир любить, как только я любить умею?
И только дети, полные души, идут туда, где для души нет места.
Кто будет этот смертный зрелый мир любить, как только я любить умею?
Дома пять картин и расшитое ливнем платье, на стене по белому белым, без запятых: «это, в общем, банально, но мне тепла не хватает, не хватает просто толики красоты».
Но ты вернешься, время обманув, любить свой одинокий людный город, любить свою незрячую страну.
Ты хотел бы прочесть в словонотной рапиде то, что Бог написал у тебя на душе, и ты хочешь узнать, но не можешь увидеть.
Одиночество — это выбор, и его мы делаем сами.
Идем со мной — до боли, до чутья изведать мир от края и до края.
Как больно, остро! Знаешь? Чувствуешь?! Закрой глаза и пой, и пой. Мы бьемся насмерть в солнце душами, мы мир таскаем за собой.
Она меня любит как график, по датам, по числам морей и пустынь. Она заползает мне в душу до глуби и губы брезгливо кривит. Она меня любит, конечно же, любит. Но страшно от этой любви.
Нельзя лишить человека его мира и ждать, что он будет счастлив.
Это только детям трудно ответить, кого больше любишь, папу или маму, у взрослых очень даже запросто получается...