Анастасия Парфенова. Ярко-алое

Другие цитаты по теме

— Почему не заменить увядающий цветок на свежий?

— Но разве сможем мы тогда оценить мимолетность цветка?

— Зачем ценить мимолетность?

— Чтобы дорожить нераскрывшимся бутоном. Чтобы восхищаться распустившимся цветком. Чтобы помнить о красных лепестках, когда пион уже давно отцветет.

— Зачем?

Она смотрела пристально, словно сомневаясь. Затем решилась:

— Зачем ценить мимолетность человеческой жизни? Она уйдет в бессмертие, станет духом. И на смену ей придут другие....

— Сравнение некорректно.

— Да, — признала Кими. — Но внутреннюю дисциплину нужно воспитывать в деталях, в мелочах. В лепестках. Это вопрос… мировоззрения.

Мы настолько успешно друг-друга шантажировали, что научились неплохо работать вместе.

Как Тимур ни ломал голову, он не научился входить во внутреннее состояние, в котором жизнь нарывающегося исключительно по собственной дурости идиота становится дороже твоей собственной.

А без этого, увы, можно быть лишь гордым героем-одиночкой.

Если время оставляет какие-то отметины на человеке, то это раны. Думаю, у меня их не больше и не меньше, чем у любого другого, — то есть много. Они не только не закалили меня, они обнажили мое сердце.

Кимико поднялась. Скользнула к нему, и движение высокородной княжны было гибким и стремительным, почти хищным. Точно река белоснежного шелка, что нахлынула, затопив собой в одно мгновение всю окружающую действительность. Застыла рядом, так близко, что можно коснуться рукой. На другом конце бесконечной, бездонной пропасти.

Дождь, ветер, солнце точат известняк, делают его меньше. Человека точат страдания и старые раны, которым он сам не даёт затянуться.

За год может произойти столько всего, а за десять лет человек меняется полностью! Просто невозможно помнить каждую мелочь. К тому же, многие вещи лучше забыть без остатка. Вместо того чтобы запомнить, как меня пару сотен лет назад ранили сотней мечей и растоптали сотней ног, я лучше запомню, как вчера съел вкуснейший мясной пирожок.

— Вы все еще опасаетесь гражданской войны, советник?...

— Госпожа, мне двадцать три года. И всю сознательную жизнь я прожил в состоянии гражданской войны: скрытой, культурной, террористической, и — пару незабываемых недель после падения маяков — даже тотальной. Опасаться тут уже поздно.

Есть раны, которые не в силах залечить даже время. И все эти раны человек наносит себе сам.

Легко нанести рану человеку, которого мы любим, но исцелить её куда труднее.