Григорий Зингер

Другие цитаты по теме

Это было в апреле. Она говорила: «Слушай,

мы могли бы поехать куда-нибудь этим летом,

если б ты перестал представлять из себя поэта

и пошёл на работу.» О, как это справедливо.

Мы расстались изысканным вечером у залива.

«Ты бы мог» — она плакала — «стать в моей жизни вехой...»

Всё сложилось весьма полноценно.

И я уехал.

Ты помнишь, как мы читали друг другу свои стихи?

А помнишь, как мы гуляли по всем разводным мостам?

А помнишь — в концертном зале читали ноктюрн с листа,

и если мы брали паузу, что в нотах предрешена -

вокруг наступала сразу кромешная тишина.

Вот что мне нравится в поэзии. Чем больше абстракций, тем лучше. Ты никогда не можешь знать наверняка, что хотел сказать поэт. Конечно, у тебя будут свои мысли на этот счет, но всегда остается вероятность, что ты всё не так понял. Любое слово имеет сотню значений. И какое из них выбрать, решает только автор. Читателю остается лишь гадать, что описывает тот или иной образ или символ. А вдруг эта метафора, в которой содержится скрытый смысл?

Поэт в изгнаньи и в сомненьи

На перепутьи двух дорог.

Ночные гаснут впечатленья.

Восход и бледен и далек.

Всё нет в прошедшем указанья,

Чего желать, куда идти?

И он в сомненьи и изгнаньи

Остановился на пути.

Помимо очевидной поэтической гениальности, Илья (Кормильцев) был, как мне и нравится, умным, ехидным, блестящим собеседником. Правда, с довольно апокалиптическим взглядом на мир. Но люди и должны быть разными. У Ильи первого в Свердловске появилась переносная домашняя студия, которую он давал всем желающим — именно на ней были записаны первые альбомы того, что впоследствии стало классическим свердловским роком. И он был фантастически одарённым человеком. Знал несколько европейских языков, и, если ему было нужно, мог легко изучить любой. Именно ему мы обязаны отличными переводами Толкина, Клайва Льюиса, Ирвина Уэлша и Чака Паланика. Талантливый человек талантлив во всем. Закончив с музыкой, он с таким же увлечением кинулся в издательское дело, основал издательство «Ультра. Культура» и начал издавать книги, к которым другие — более добропорядочные — издательства не прикоснулись бы и раскалённой кочергой. Как он говорил сам: «Человечество мертво, когда не приходится ничего взрывать». А что до его настроений — то Ти Эс Элиот сказал однажды: «Только неверующих шокирует богохульство, богохульство — признак веры». Уж при его-то талантах он мог бы припеваючи жить где-угодно на свете. Но выбрал — жить здесь. Я как-то спросил его — почему он не пишет больше текстов песен. И он печально ответил: «Меня никто об этом не просит». Да, господа музыканты... Мне кажется, вы что-то сильно упустили.

Только для употребленья во благо

Через извилин тугой змеевик

Перегоняю словесную брагу,

Крепкую — прямо сейчас в чистовик.

Стиховаренье идёт, как по нотам,

Если с утра, дав отставку делам,

Целые сутки в обнимку с блокнотом

Ползаю. насочинявшийся в хлам.

Ежели сказал, не солгав его,

в слове будет и смысл, и цвет, и вес,

и конечно же вкус, а главное -

верная о главном весть.

У Поэта

Шляпа улетела.

(И не диво: ветер в голове!)

Так взлетела, словно захотела

Воспарить в небесной синеве…

Догонять ее не стал Поэт -

Он с обидой закричал ей вслед:

— Ты куда, дуреха!?

Возвращайся!

Не спеши! Хотя бы попрощайся!

Так нельзя!

Ты слышишь или нет?

Я воскликнул: — Ты, наверно, спятил!

С кем ты тут беседуешь, приятель?

Ждешь, что шляпа шляпе даст ответ?

— Безусловно! — отвечал Поэт.

Отчего бы ей не говорить?

Говорить-то проще, чем парить!

— Так-то вот! -

Добавил он со злостью,

И в сердцах поддал беглянку тростью.

Он был прав,

Хоть в логике и слаб.

(Прав — насчет поэтов, а не шляп…)

— Сударыня, кабак — сущность души русского человека. Наше государство. Наша идеология. Любовь, если хотите. Всё сливается в едином угаре, звоне стекла и упоительном запахе солёных огурцов из деревянной кадушки, щекочущим тебе ноздри.

—  (Серьёзно кивнув.) Да вы поэт.

—  Ах, барышня. Как начертано на стене одной из общественных уборных близ селения Митино, «познать любовь и страсть поклонниц нам здесь, увы, не суждено... Среди говна мы все поэты, среди поэтов мы говно».

Поэзия и литература вообще определяется не географией, а языком, на котором она создается.