Конечно, может, я это всё надумал,
Тебе плевать, а это больной мозг придумал.
Скорей всего, я — обыкновенный трус,
И лишь боюсь того, что в тебя влюблюсь.
Я не такой, каким хотел казаться,
Но вот, боюсь тебе в этом признаваться,
Я очень долго строил своё одиночество -
Боюсь сломаться, когда оно закончится.
Прости, но мы с тобой не подружимся,
Уже на третий день в танце закружимся,
Я с мыслями о тебе, ты с мыслями обо мне,
Мы будем сниться друг другу, не выключать свет,
Ведь мы станем бояться спать по одиночке.
Я буду маяться в постели, удлинятся ночи,
Ты в это время будешь слушать грустную музыку.
А утром мы отнесём свои мечты на мусорку.
Слова больше не лезут в горло;
Ну, хватит ныть, с меня довольно.
И я хотел бы эту песню никогда не петь,
Но все же нужно куда-то это деть.
Потом вновь закрою сердце в клетку,
Буду смеяться над людьми, как обезьяна с ветки.
Я буду вновь опустошенный, и на весь мир злой,
Что в моём случае и значит «быть собой».
А по-другому б не было, как ни крути,
Мне выпадают только сложные пути.
И цели нет, и некому помочь идти...
Но ты могла бы меня ими провести.
Когда бы страх чего-то после смерти -
Безвестный край, откуда нет возврата
Земным скитальцам, — волю не смущал,
Внушая нам терпеть невзгоды наши
И не спешить к другим, от нас сокрытым?
Так трусами нас делает раздумье,
И так решимости природный цвет
Хиреет под налетом мысли бледным,
И начинанья, взнесшиеся мощно,
Сворачивая в сторону свой ход,
Теряют имя действия.
Мы будем сидеть по разные стороны мониторов,
Будто нас разделяет океан, а не город.
И мы не станем с тобой больше никогда встречаться,
Осознавая, что потом придётся расставаться.
Весна уже другая, другие правила игры.
Подумай, прежде чем покинет
Звук уста твои.
Задумайся, ведь ты когда-то был другим,
Пока твой мозг не поглотил злосчастный эндорфин,
И все пошло — как полагается — наперекосяк.
Ну ладно, поступай как знаешь,
Если твоя жизнь — пустяк...
В них не было ничего. Никакого выражения вообще. И в них не было даже жизни. Как будто подёрнутые какой-то мутной плёнкой, не мигая и не отрываясь, они смотрели на Владимира Сергеевича. . Никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас, когда он посмотрел в глаза ожившего трупа. А в том, что он смотрит в глаза трупа, Дегтярёв не усомнился ни на мгновение. В них было нечто, на что не должен смотреть человек, что ему не положено видеть.
Неужто там, на донце души, всего-то и есть, что страх одиночества и бесприютности, боязнь показаться таким, каков есть, готовность переступить через себя?..
Самый простой выход — и самый идиотский. Особенно если там и в самом деле ничего нет. Ведь в действительности человек пытается избавиться от проблем, которые он не в силах решить, а не от жизни. Надеется, что шагнёт за край — и обретёт свободу от всех и вся, выказав великое мужество.
Но это трусость.
Cлайд с цитатой