Сердце его на первых порах не постигает всей бездны своего несчастия: оно не столь удручено, сколько взволновано. Но постепенно, по мере того как возвращается рассудок, оно познает всю глубину своего горя. Все радости жизни исчезают для него, оно теперь ничего не чувствует, кроме язвящего жала отчаяния, пронизающего его. Да, что говорить о физической боли! Какая боль, ощущаемая только телом, может сравниться с этой мукой!
Вежливость — это только отсутствие раздражения, которое прорывается при дурных манерах.
Говорю один, сам с собой, в двух шагах от смерти и все-таки лицемерю... О, девятнадцатый век!
Кто сказал бы мне, что я буду с восторгом проливать слезы? Что буду любить человека, который меня убеждает в том, что я дурак!
Он считал, что право на его стороне: несокрушимый довод — право!
Но да позволено нам будет спросить: существует ли на свете такой судья, у которого нет сына или хотя бы какого-нибудь родственника, которого надо протолкнуть, помочь ему выбиться в люди?
... Безумство выбрать себе мужа за его личные достоинства не грозит сделать тебя посмешищем только тогда, когда ты располагаешь громадным состоянием.
Большое состояние?... Ну, это, пожалуй, самое трудное, а следовательно, и самое почетное. Ведь вот как смешно выходит, — как раз обратное тому, что говорится во всех книгах… Ну, в конце концов, чтобы приобрести состояние, человек может жениться на дочери Ротшильда.
— Какой чудесный бал! — сказал он графу. — Просто не налюбуешься. Чего тут только нет!
— Мысли, — отвечал Альтамира. И на лице его промелькнуло презрение, которое было тем явственнее, что его по долгу вежливости старались скрыть.
Cлайд с цитатой