Мистер Андерсон, с возвращением. Нам вас не доставало.
Видели бы вы себя, мистер Андерсон. Слепой мессия... Вы символ своего вида, мистер Андерсон. Беспомощные, жалкие люди. Они только и ждут, чтобы их избавили от мучений.
Мистер Андерсон, с возвращением. Нам вас не доставало.
Видели бы вы себя, мистер Андерсон. Слепой мессия... Вы символ своего вида, мистер Андерсон. Беспомощные, жалкие люди. Они только и ждут, чтобы их избавили от мучений.
— Почему, мистер Андерсон, почему? Во имя чего? Что вы делаете? Зачем, зачем встаете? Зачем продолжаете драться? Неужели вы верите в какую-то миссию, или вам просто страшно погибать? Так в чем же миссия, может быть, вы откроете? Это свобода, правда, может быть, мир, или вы боретесь за любовь? Иллюзии, мистер Андерсон, причуды восприятия. Хрупкие логические теории слабого человека, который отчаянно пытается оправдать свое существование — бесцельное и бессмысленное! Но они, мистер Андерсон, как и Матрица, столь же искусственны. Только человек может выдумать скучное и безжизненное понятие «любовь»! Вам пора это увидеть, мистер Андерсон, увидеть и понять! Вы не можете победить, продолжать борьбу бессмысленно. Почему, мистер Андерсон, почему вы упорствуете?
— Потому что это мой выбор.
... стоя перед очередной дверью, с пальцем, неуверенно поднесённым к звонку, каждый из нас делает для себя маленький выбор — уйти или всё-таки позвонить? На самом деле выбор может оказаться важнее, ведь мы, задержавшись на перекрёстке, ищем путь, которым двинемся дальше. И смутно чувствуем это, и сомневаемся, и всё-таки звоним. Тот, кто скрывается за дверью, услышав неожиданный звонок, тоже решает вопрос — отпереть или притвориться, что никого нет дома? И колеблется, и боится, но всё-таки отпирает. Мы оба выбрали нашу встречу, и вот стоим лицом к лицу, и вернуться на перекрёсток уже нельзя...
— Значит, ты тот, кто назначает встречи?
— Значит, ты тот, кто на них не приходит?
— Ты любишь музыку и умеешь считать, по крайней мере, до двух.
— До шести, если понадобится. И быстрее тебя.
... все блестящие личности должны встречаться на своих орбитах, как некоторые из самых приятных планет.
— Что ж, здравствуй, Азраэль.
— Ты слишком крут, чтобы звать меня Рэй-Рэй?
— Уменьшительными именами называют сестер, которые не бросают тебя на тысячелетия.
— Я тебя не бросала, я была занята.
— Вот как?
— А ты попробуй быть ангелом смерти. Много людей умирает, Лу.
— И не говори.
— Я понимаю, ты зол, надо было связаться с тобой, когда Папа скинул тебя в ад. И я собиралась, но день растянулся до недели, неделя, ну... до тысячи лет... А потом это уже казалось странным.