Найди меня, освободи меня,
Мои мысли — стая обезумевших птиц.
Пойми меня, обними меня,
И больше не давай смотреть мне вниз.
Найди меня, освободи меня,
Мои мысли — стая обезумевших птиц.
Пойми меня, обними меня,
И больше не давай смотреть мне вниз.
— Если бы ты могла мыслить ясно, ты бы вспомнила, что Лондон свёл тебя с ума.
— Если бы я могла мыслить ясно, Леонард... я бы сказала, что бьюсь одна во тьме в полной тьме и только я знаю, только я понимаю свое состояние.
Жизнь в одиночестве предоставляет кучу времени для размышлений. Не то что ты непременно приходишь к каким-то выводам, поскольку мудрость — это, главным образом, работа ума и самосознания, а не количество времени, которым располагаешь. Зато быстрее додумываешься до бездонных бездн отчаяния.
В пустой ночи одиночества — вот когда в человеке может вырасти что-то свое, если только он не впал в отчаяние...
Среди светлых небесных сводов, среди темных безжизненных улиц, —
Есть ли в мире хоть кто-то, чтоб все это остановил?!
Осуждай меня, если хочешь, я безмерно устала от боли.
И мне просто хотелось услышать слова любви.
Я словно из камня, я словно надгробный памятник себе, нет даже щёлки для сомнения или веры, для любви или отвращения, для отваги или страха перед чем-то определённым или вообще, — живёт лишь шаткая надежда; бесплодная, как надписи на надгробиях.
Женщина с верхнего этажа покончила с собой, выбросившись из окна. Ей было тридцать один год, сказал один из жильцов, – этого довольно, и если она успела пожить, то можно и умереть. В доме ещё бродит тень драмы. Иногда она спускалась и просила у хозяйки позволения поужинать с ней. Внезапно она принималась целовать её – из потребности в общении и теплоте. Кончилось всё это шестисантиметровой вмятиной на лбу. Перед смертью она сказала: «Наконец-то!»
Иногда я думаю, что одиночество может прорваться сквозь кожу, а иногда не уверена, решат ли что-то плач, смех, крики и истерики. Иногда я отчаянно хочу прикоснуться к нему, чтобы почувствовать, будто в альтернативной Вселенной я падаю с обрыва и никто не сможет меня найти.
О нет, любимая, — будь нежной, нежной, нежной!
Порыв горячечный смири и успокой.
Ведь и на ложе ласк любовница порой
Должна быть как сестра — отрадно-безмятежной.
Неужто там, на донце души, всего-то и есть, что страх одиночества и бесприютности, боязнь показаться таким, каков есть, готовность переступить через себя?..